Трейлер

С тех пор как небезызвестным драматургом был провозглашен тезис о родстве театра и реальной жизни, утекло много воды, и мир еще больше стал похож на шоу, фабрику грез, аттракцион образов, диковинный агрегат, торгующий имиджами-брендами, - невинностью, красотой, святостью, женственность, мужественность. ... Сама идея фильма пришла к Питеру Гринуэйю, когда он увидел в журнале Elle фотосессию Оливеро Тоскани для «Benneton», с маленькой девочкой, держащей куклу и похожей на традиционные изображения Девы Марии. Но Гринуэй для исследования культурных мифов нашего, переполненного истеблишментом, пропагандой и рекламой чего бы то не было времени, решил повернуть зрителя к их истокам и перенес время действия «Дитя Макона» в тот самый свой любимый XVII в., а местом разворачивающейся мистерии сделал католический храм, одновременно служащий подмостками театра. Ведь манипуляции с сознанием - это один и тот же вирус, повторяющийся в разных телах и возвращающийся с вариациями.

Представление, как и положено представлению, открывается бархатным занавесом, за которым начинается гибнущий, зловонный мир, упивающийся своим гниением. Тусклые залы храма-балагана, в золоте и драпировках, со скрытыми источниками света - идеальные театральные пространства, замкнутые и самодостаточные. И зритель фильма видит зрителей театра, наблюдающих главное чудо на Земле - рождение ребенка.

Верный себе, Гринуэй разложил все по полочкам - вот жизнь, а вот спектакль, и смотрите, мол, не перепутайте. А путать и не верить своим глазам придется часто: чудо-ребенка будут подменять куклой, уродливую мать святого - прекрасной самозванкой, живых людей - трупами, любовь - расчетом, а юную девственницу, саму жизнь, - образом смерти с косой. Бедных маленьких человечков будут опять разводить все кому не лень - и небесные, и сугубо земные силы. Ложный миракль обретет истинную чудодейственную, но губительную мощь, а актеры до того войдут в роль и так заиграются под конец, что устроят жуткую кровавую баню. И даже небеса, на которые так надеялись герои, окажутся намалеванными на заднике ветхого театра, и прогнившие веревки не выдержат тяжести души актера, изображающего взмывающего ангела. Всем ведь хочется главную роль, и чтобы им поаплодировали под занавес? Так получите свои 15 минут славы, в соответствии с выданной ролью. А то, что обещанных аплодисментов и музыки вы можете уже не услышать, что ж - такова жизнь или пьеса. Кто теперь разберет? Show must go on, как говорится. Большинство, вон вообще умирает в тишине и безвестности...

Вот какой зачин у самой мрачной и метафорической из всех снятых Гринуэйем гиньольных сказочек. Как обычно, используя барочные противопоставления света и тени, эроса и танатоса, бесплодия и плодовитости, мужского и женского, он укладывает живые души в уютные гробики сухих схем и каталогов реальности. Но на традиционные упреки в сгущении темных красок и беспросветности можно ответить тем, что режиссер «проповедует на кровях» не всерьез, а со свойственной ему хоть и злой, но иронией и сарказмом. Один из героев «Дитя Макона» - похожий на великовозрастного ребенка принц, не из жестокости, а из чистого любопытства являющийся катализатором всех трагедий фильма, - сатира на современного зрителя, капризного, разборчивого, помешанного на action, жаждущего хлеба и зрелищ, и упрямо желающего поверить в объемное чудо на плоском экране.

А Гринуэй с тонким, чернейшим английским юмором и занудством, возможности поверить в «чудо» лишает, постоянно щелкая рубильником, как когда в кинозале неожиданно включают свет, раздавливая последние иллюзии, мол «это всего лишь пьеса с музыкой». Mass media, Голливуд, реклама, все общественные, религиозные и политические институты призывают просто верить, а «Дитя Маконы» предлагает засомневаться и отключится от этого потока грез - поискать свет и надежду в себе. Если не находится - значит все и правда мрачно и беспросветно...

10 из 10

Movie addict

«Это всего лишь пьеса с музыкой!»

Хоть раз кто-нибудь видел, как политик целует ребенка? Хоть раз задумывались, зачем это делают? Что хотят показать подобным знаком? Что политик любит детей? Настолько, что он может раз в год поцеловать одного в щечку? Скорее пародия. Зачем, тогда? К чему этот обряд? И главное, кто-нибудь задумывался, а нравится ли это ребенку? Спросил ли его кто-нибудь? Собственно, о том и фильм.

XVII век. На экране - зрители. Среди них и богачи и простолюдины. И все наблюдают за театральной постановкой. Зрелище несет в себе то, что так нравится публике - кровь, насилие, секс, смерть, религия, мистика и высокопарные речи.

Действие происходит в стране, наказанной голодом, нищетой и таинственной эпидемией бесплодия. И вот однажды, у старой и уродливой женщины рождается здоровый и красивый ребенок, которого тут же возводят в чудесное явление и сравнивают со Спасителем. И чтобы придать этому случаю еще больше святости, младенца забирает его же сестра и объявляет себя матерью, а зачатие - непорочным. Люди хотят заполучить хоть что-нибудь от чудесного ребенка, получить благословение и верят, что благодаря чудесному дитя снова обретут благополучие. Так оно и случается, массовое бесплодие отходит, а ребенок возводится в ранг народного святого.

Фильм стал очень едкой социальной сатирой, направленной преимущественно на церковь, святость и кумиров. Сама церковь здесь ставит под сомнение факт непорочного зачатия, объявляя «мать» самозванкой, в чем вообще-то, и правы. Но не Чудо как-таковое волнует священников, а то обстоятельство, что чудо это принадлежит не им, а молодой женщине, по праву материнства несущую волю ребенка. Стоит церкви только заполучить мальчика, как тут же он становится орудием в руках «официальных» богослужителей. «Этот ребенок знак того, что Господь с нами!» - звучит теперь. Его культ доведен до абсурда - продают все, от прикосновений до мочи. За ребенком стоят дела взрослых, за чудесного мальчика говорят языки взрослых, его воля - воля сильных мира сего, а он - лишь оружие для привлечения воли народа, потому что народу приятно видеть невинного младенца, верить ему, умиляться. Но умиление это вовсе не доброе, ведь в конечном итоге эти люди готовы растащить его на кусочки в прямом смысле.

Все таки получилась больше театральная постановка, чем фильм и режиссер четко обозначает это. Наигранные сцены, высокие диалоги, песни, символизм, игра света и тени, простые декорации... да даже присутствие в кадре зрителей в одежде семнадцатого века говорит об этом. Цель - показать, что это всего лишь театр, но именно он отражает реальное положение дел.

Итог: впечатляющий фильм-пьеса никогда не растеряющий актуальности.

Лекс Картер