Трейлер [Кинопоиск]

Трейлер [Youtube]

«Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» (тайск. ลุงบุญมีระลึกชาติ; международное английское название - Uncle Boonmee Who Can Recall His Past Lives; в русскоязычной прессе встречаются другие варианты перевода названия) - кинофильм тайского режиссёра Апичатпонга Верасетакула. Премьера состоялась на Каннском фестивале 2010 года, где картина была удостоена «Золотой пальмовой ветви». Это первый в истории тайский фильм, отмеченный главной наградой Канн. В России премьера - 28 апреля 2011 года.

История создания

При написании сценария автор фильма Апичатпонг Верасетакул опирался на историю реального человека по имени Бунми, который некогда жил в родном городе режиссёра. Он утверждал, что во время медитаций мог вспомнить свои предыдущие жизни. Настоятель местного монастыря Пхра Срипарияттевети, впечатлённый рассказами Бунми, написал и опубликовал в 1983 году книгу «Человек, который мог вспомнить свои предыдущие жизни». Верасетакул взял за основу лишь саму концепцию и сочинил собственный сюжет на её основе, сохранив имя главного героя.[3] Другим источником вдохновения для режиссёра и сценариста послужили старые тайские телепередачи и комиксы с простыми сюжетами и сверхъестественными элементами.

Фильм был снят в тайско-британско-французско-германском сотрудничестве при поддержке Министерства культуры Таиланда. Съёмки проходили зимой 2009-2010 года, фильм снят на 16-миллиметровую плёнку, что связано с ограниченностью бюджетных средств и с желанием режиссёра стилизовать ленту под классические тайские фильмы.

Отзывы критиков

После показа на Каннском фестивале фильм собрал положительные отзывы международной прессы; отмечалось, что он заметно выделяется среди остальных лент, составивших весьма слабый для Канн конкурс. Сухдев Санду («The Daily Telegraph») писал, что «Дядюшка Бунми...» - это даже не фильм, а целый изменчивый мир, некоторые элементы которого так и остаются для зрителя смутными и неуловимыми - что только добавляет фильму привлекательности. Верасетакулу, по словам Санду, удаётся передать потустороннюю сущность места, где происходит действие, не прибегая к связанным с Востоком штампам и общим местам.Джонатан Розенбаум увидел «редкостное достоинство» этого фильма в том, что он доверяет зрителю самостоятельно выбрать любые объяснения происходящего на экране, а это возможно благодаря опоре режиссёра на магический реализм[9]. Российский критик Андрей Плахов («Коммерсантъ») назвал фильм «ни на что не похожей» сказкой от главного открытия мировой режиссуры нулевых годов. «Безупречный фестиваль собрал безупречное жюри, которое выбрало победителем безупречный фильм. Это могло бы сойти за сказку, если бы не было правдой», - так оценил выбор каннского жюри кинообозреватель Financial Times.

В итоговом рейтинге фильмов 2010 года, составленном специализированным журналом «Кайе-дю-синема», тайский фильм с большим отрывом занял первое место. В рейтинге британского издания Sight & Sound каннского лауреата потеснила на второе место голливудская картина «Социальная сеть».

Награды и номинации

2010 - приз «Золотая пальмовая ветвь» Каннского кинофестиваля (Апичатпонг Верасетакул).
2011 - премия Asian Film Awards за лучший фильм.
2011 - премия Таиландской национальной ассоциации кино за лучший звук, а также номинации за лучшую операторскую работу (Сайомбу Мукдеепром) и лучшую женскую роль второго плана (Дженджира Понгпас).
2011 - номинация на премию «Независимый дух» за лучший зарубежный фильм.

В центре сюжета - заглавный персонаж, Бунми, который доживает последние дни своей жизни, умирая от болезни почек. Он ужинает вместе со своей семьёй, и по ходу развития действия к нему присоединяются призрак его жены и сын, некогда исчезнувший и теперь вернувшийся в нечеловеческом облике. Бунми размышляет о причинах своей болезни, которые связаны с его плохой кармой. В конце фильма Бунми находит пещеру, где он родился в первый раз - там он хочет завершить свою нынешнюю жизнь.

Альтернативное оисание 2:

Дядюшка Бунми страдает острой почечной недостаточностью и решает провести остаток дней у родственников в деревне. Здесь ему являются призраки умершей жены и пропавшего сына и принимают его в свои крылатые объятья. Раздумывая над причинами своей болезни, дядюшка Бунми вместе со своей семьей пересекает джунгли и достигает пещеры на вершине горы, где родилась его первая жизнь...

Сказки дюдюшки Бунми. Каннский позор

Дядюшка Бунми доживает свои последние дни на ферме в джунглях Таиланда, в окружении приехавших из города хромой свояченицы и племянника, а также не в меру услужливых и квалифицированных франкоговорящих гастарбайтеров из соседнего коммунистического Лаоса и духов ушедших из жизни жены и сына, причем последний является почему-то в виде крайне кустарно сработанной красноглазой обезьяны.

Дядюшка Бунми страдает от серьезной болезни почек, считает это издержками кармы, поскольку слишком много коммунистов он в свое время убил, однако серьезных угрызений совести этот последний факт у него, очевидно, не вызывает, тем более что и свояченица убеждает его, что важнее не действия, а намерения, а намерения у дядюшки Бунми были самые правильные. Вместо этого дядюшка Бунми, качаясь в гамаке, бессвязно и бессистемно вспоминает и прозревает свои прежние (и, возможно, будущие) реинкарнации и отрывки из прежних существований, - раздавленных насекомых, сбежавшего буйвола, изуродованную оспой принцессу, вступающую в интимную связь с рыбой-кошкой (единственный момент, в который у меня к фильму проснулся хотя бы слабый интерес), человека будущего, похожего на плюшевую гориллу, заарканенного одетыми в хаки хунвейбинами - пока эти медитативные экзерсисы не приводят его туда, где все началось - в пещеру, похожую на женскую утробу (символ, услужливо подсказанный явно проговоренным текстом), с бесцветными рыбками в склизском водоеме, похожим на сперму, и двумя скалами у входа, напоминающими мужской и женский профили, пока не слившиеся в объятье. И тут, конечно, да, в моем конце - мое начало, и наоборот.

Помимо ожиданий (моих, по крайней мере), в виде призрака дядюшка Бунми никому не является, хотя его родня продолжает жить еще на протяжении почти получаса фильма - ходит в храм (а племянник - так и монахи подается), отвечает на соболезнования, смотрит телевизор, частично раздваивается в исполнении этих обыденных ритуалов (как, похоже, и сознание режиссера к этому моменту). Вероятно потому, что призракам хорошо только в джунглях Таиланда, в городе эпохо глобализма они жить не хотят.

Сам фильм, мне кажется, тоже только бы выиграл, останься он в джунглях Таиланда. Не место ему в Каннах, а в триумфаторах и подавно. Не знаю, что такого невиданного увидело блазированное каннское жюри (во всяком случае, ни один критик до сих пор не в состоянии был родить более пяти связных строчек в защиту господина Апичатпонга Вирасеекула), но я не увидела в нем совершенно ничего ни нового, ни просто интересного - ни для ума, ни для сердца, ни для глаза. Вероятно, далека я от таиландского народа...

Исключительно из соображений политкорректности 4 из 10

galina_guzhvina

Дядюшка Бунми страдает почечной недостаточностью, но причину видит отнюдь не в плохом питании, а в карме, что подпорчена особо меткой стрельбой по лаосским коммунистам. Разговаривать скучные разговоры или, по официальной версии, следить за здоровьем дядюшки прибывают тетушка Джен и неопределенного семейного статуса Тонг. Однажды во время ужина на незанятом стуле без предупреждения материализуется призрак жены Бунми. Поначалу все очень боятся, но тут же понимают, что в Таиланде еще и не такое может случиться, а потому как ни в чем не бывало заводят беседу с привидением. Cпустя время к и без того не самой банальной трапезе присоединяется другой пропавший без вести родственник, который почти не изменился за время долгого отсутствия, разве что мутировал в огромную волосатую обезьяну. И так далее и тому подобное, речной сом под покровом ночи совокупляется с рефлексирующей принцессой, буддистский монах астральным образом раздваивается после посещения душевой, скрытые смыслы аккумулируются в стрекоте цикад, кто виноват и что делать знает только один человек.

Как ни подходи к творчеству тайского возмутителя международного кинофестивального спокойствия, а претензия остается одна и та же: при всем разнообразии выразительных средств он снимает невероятно скучное кино. Аргументом в защиту Апитчатпона Вирасетакуна обычно называют его уникальный невоспроизводимый киноязык, вероятно, не принимая в расчет, что у какого-нибудь трясущегося вертикального youtube-клипа, где кот запрыгивает на шкаф и падает, этот самый язык будет не менее уникален и в той же мере невоспроизводим. Нет, ясное дело, талант режиссера свести в ноль семантику диалогов и затянуть всякий эпизод вплоть до усыпляющего эффекта неоспорим. Понятно, что дерганый клиповый монтаж всем вроде как надоел, и хочется (а некоторым даже удается) провозгласить эпоху медленного кино. Но должен иметься предел. «Бунми» открывается длинным планом бредущего невесть куда буйвола, затем скатывается в бесконечные разговоры, перемежающиеся неспешной съемкой травы и деревьев, после чего уходит едва ли не в документальщину, а под конец дает ударную дозу фольклора. Отношения Вирасетакуна с киноповествованием практически не поддаются словесному описанию. Когда одни намеренно пренебрегают нарративом, другие утверждают, что он мертв вместе с автором, наш каннский триумфатор, кажется, просто забыл про подобные вещи, увлекшись делами более важными. Например, трансляцией секса с рыбой в разных ракурсах.

А ведь за хорошими примерами далеко ходить не надо. Малик не так давно зарифмовал американскую глубинку кривляющимися динозаврами, а тот же Годар в последней работе вовсе учинил такое непотребство, которое и пересказать не получится; но есть в подобного рода безумной дерзости что-то запоминающееся, что-то интригующее. Иначе говоря, в том самом месте, где фильм должен чем-то удивить, шокировать, намертво приковать внимание, «Дядюшка Бунми» предложит пятиминутный статичный план окна, потешных лаосских гастарбайтеров, и умеренное количество диких обезьян. Да и в содержании заинтересовать нечем. Западная философия уже целое столетие в страхе бежит от метафизики, а Вирасетакун гордо устремляется в обратную сторону, выбирая один из худших путей - тему реинкарнаций. И дело здесь даже не в том, что упоительные истории про то, как кто-то был в прошлой жизни пчелой, разбиваются короткой ремаркой демографического толка, просто автор преподносит свою многомудрую теософию в настолько примитивном и почти пародийном ключе, что, кажется, способен разуверить даже убежденных буддистов. Все эти бутафорские звери, карикатурные принцессы, говорящие рыбы - менее удачную презентацию идей, претендующих на что-то возвышенное придумать тяжело.

Впрочем, даже если забыть про таиландскую народную забаву «пригласи на ужин загробную сущность», символика обозреваемого фильма будто бы намеренно (если не сказать конъюнктурно) составлена из самых популярных образов на радость любителям заблудиться в трех интерпретационных соснах. Вот дядюшка Бунми направляется в темную Пещеру - начитанная публика немедленно вспоминает избитую метафору за авторством Платона. Вот мы имеем запутавшегося героя с фотоаппаратом - маститые синефилы уже ищут параллели с «Фотоувеличением» Антониони. Нет, никому еще не вредили множественные трактовки, но, скажем, если удалить все потаенные смыслы из какого-нибудь «Синего бархата», останется первоклассный триллер; если же оставить «Бунми» без вороха интерпретаций, получится малопривлекательная компиляция из «В мире животных» и «Битвы экстрасенсов», замедленная раза этак в два. Конечно, можно восхититься тем фактом, что где-то там, среди беспорядочного мелькания кадров, скрываются нетривиальные отсылки к старому тайскому кино про монстров и чудовищ; что в эпоху тотального заимствования кто-то еще находит в себе силы соорудить нечто самобытное и рассказать миру про свою страну, но фильм от этого едва ли становится лучше. А потому, если признать, что словосочетание «эволюция кино» имеет смысл, очень хочется, чтобы творческий метод Вирасетакуна свернул куда-нибудь в район тупиковых ветвей. Свернул поскорее.

cherocky