«Если..» — фильм мягко говоря спорный, и сегодня, на мой взгляд, совсем неактуальный. Безусловно значимость фильма для кинематографа велика — в 1968году снять кино такого плана было сложно, накладно и опасно, тем более в Англии, где и без него разгул своенравия и анархии был на порядок выше штатских. Фильм-протест 68-го года, сегодня оборачивается фильмом — предсказанием, романтика непослушания и свободы привела к тому, что теперь всем тем, кто выпустил этого джинна из бутылки, приходится сознавать, что «ломать-таки — не строить». 

Очень просто выходить на площади и кричать «Долой диктатуру и общественный порядок!», просто и сознавать себя предтечей нового времени и думать, что главное сейчас — разрушить, как это делают герои фильма. Они уверены, что старый порядок, существующий в колледже (но режиссёрский намёк даёт понять, что и во всей стране) — пережиток прошлого, что засилие консерваторских идей достигло предела и должно быть разрушено, но люди такого типа не думают об альтернативе. они считают, что их дело сегодня крушить и ломать, а отстраивать всё заново будут «кто-то другие», кто-то, кто будет позже. 

Они восстают против системы, не осознавая ее значимости и не задумываясь о возможных положительных аспектах, и не создают нового. И результатом такого поведения/творчества/кино является наша современность, когда все против всех, когда те, кто «был никем» становятся всем, и когда каждый считает себя в праве ломать. В общем, я похож на другого популярного персонажа — Эрика Картмана с его «i hate those punks» и поэтому замолкаю.

Нельзя, однако, не отметить удивительную операторскую работу, хорошо спланированную режиссуру и игру МакДауэлла, атмосфера и сюжет переданы достаточно дростоверно и качественно, для 1968 года, по-моему, высококачественное кино.

andrewka

«Всегда, чтобы стать частью сообщества, нужно знать неписаные скрытые правила, которые никогда не признаются явно, но крайне важны для самосознания группы», — говорит Славой Жижек в документальном фильме «Киногид извращенца: идеология» прежде, чем привести в пример фильм Линдсея Андерсона «Если». Но он не говорит в свою аргументацию ничего более того, что в частных школах это проявляется, не смотря на демократичность таких заведений, в издевательстве старших учеников над младшими и всеобщем молчаливом принятии этого факта, как необходимой части ритуала по вступлению в высшее общество. Было интересно разобрать и развить эту тему до конца в контексте заявленного фильма.

Протагонист фильма, сыгранный Малкольмом Макдауэлом выступает, на первый взгляд, в роли закоренелого маргинала. Майк возводит в кумир дедушку Мао, нарушает правила, проявляет в себе качества юного ницшеанца, почитая войну за последний акт творчества. Казалось бы, задача частной школы для мальчиков — вернуть отбившуюся овцу в стадо. Однако, развивая мысль Жижека, позже выясняется, что его бунт оправдан, наказание за него требуется только на первый взгляд, а овца все это время была в строю.

После хулиганской выходки компании учеников, директор им заявляет: «Бунт — самое простое». Возникает вопрос: а что же тогда сложное? Из сюжета фильма, следует думать, конечный ответ — война. Только такое объяснение придает смысл происходящему на экране. Война — высшее проявление бунта, а этот бунт, по версии фильма, есть суть «творческий накал» истеблишмента. Следовательно, война — последний акт творчества как по мнению главного героя, так и по мнению администрации его школы. Тогда все встает на свои места, чего не происходит, если увязывать ленту в контекст однозначной оппозиции студенчества тех лет.

Поначалу главный герой неоднократно предпринимает попытки выбиться из «системы», облить черные вороньи перья белой краской, противопоставить себя своей стае. Однако, по словам его учителя, подобные им члены общества формируются посредством творческого и упругого воображения, которым, по всей видимости, и одарен более других Майк. Подтверждается это тем, что по мере движения фильма, вместе с увеличением агрессии главного героя, растет снисходительность светского общества к его действиям, уменьшается мера символического наказания.

Слова проповедника, предвещающие традиционные милитаристские школьные соревнования, звучащие как: «дезертиры не должны рассчитывать на милость Христа» (то есть, отлучившиеся не вправе уповать на милость касты), оправданы только на первый взгляд, только в начале фильма. Когда кто-то провинился, его лупят или ставят под холодный душ, а когда старшие издеваются над младшими — те не смеют протестовать, так как это неизбежная стадия посвящения в мир высшего света. Примечательна сцена в эпизоде жестокого телесного наказания главного героя: один из учеников, как и все молча слушающий звуки побоев, склоняется над микроскопом, под объективом которого множатся бактерии — множатся члены светского общества под молчаливым наблюдением других. Посвящение это неотъемлемо, и после него ограничений уже не существует, и в этом состоит привилегия высшего общества. А слова проповедника о дезертирстве, как и речь генерала о подчинении и умении отдавать приказы — все это только маленькие средства формирования иллюзии общественного мнения, ради в меру сдерживания «творческой силы». Но не ради простых людей — пушечного мяса на поле войны, а ради самих себя, потому что такие бунты направлены в первую очередь на себе подобных, на источник провокаций, на силу реакции, что основательно демонстрирует последний эпизод ленты. Итак, вопреки словам проповедника, за первое дезертирство — ранение самого преподобного, завзятая шайка хулиганов отделывается извинениями и уборкой.

Подобная измена оказывается нормой, как и сама война (конечная сцена обстрела, за который, вероятно, также не последует серьезной ответственности). Она разряжает регулярный и логичный «творческий накал» истеблишмента, тем самым поддерживая всю систему в ровном, привычном строю. Когда туча становится черной, выход есть только в грозе. Казалось бы, протестуют бунтари против традиции, в финале открыв огонь по армии, замужним дамам, рыцарям, духовенству; но этот протест вписывается в сами рамки традиции. 

Важно понимать, в кого они стреляют еще потому, что это выносит трактовку кинокартины из-под угла зрения проблемы насилия в школе, в духе наиболее хрестоматийных в этом плане, современных фильмов «Пиф-паф, ты — мертв», «Класс». В этой ленте мишенью выступают не психи-одноклассники, а представители многовековых традиций, из пут которых выбраться невозможно. 

Показателен звуковой лейтмотив — христианский литургический гимн Sanctus в качестве любимой композиции главного героя. Впервые он звучит в стенах здания школы, как будто заявляя своей природой, что так было и прежде, затем также словно подпевает при сексуальном бунте в кафе: «так было и до вас», а в последний раз звучит при огненной битве, и тогда его предположительное символическое значение только утверждается. Под шум молодежных беспорядков, времени которых было свойственно совсем другое музыкально сопровождение, автор протолкнул фильм, многими понятый превратно, ведь он не о революции, а о перманентных революциях, он о чем-то, сопряженным со словом sanctus, о чем-то святом, чтимом, вечном, непреложном.

Слоган картины — «на чьей стороне будешь ты?» — оказывается трюком, ведь фильм говорит о том, что никто не волен выбирать сторону, что никто не в силах выбиться из касты, в которой был рожден.

Baschmack