Трейлер Nº2

Трейлер

• На выбор названия фильма повлияла вдохновившая его создателей картина Питера Брейгеля-старшего «Охотники на снегу» («The Hunters in the Snow»).
• В военном гимне, который несколько раз исполняется в фильме, использована мелодия «Боевого гимна Республики».
• По словам Роя Андерссона, источником вдохновения для этого проекта для него послужил фильм «Похитители велосипедов» (1948).

Кинопремия «52-я церемония вручения премии Золотой Жук 2015»
Номинации:
Лучший фильм
Лучший режиссер
Лучший монтаж
Лучший грим

Кинофестиваль «71-й Венецианский кинофестиваль 2014»
Победитель в номинации: Золотой лев

Новый фильм Роя Андерссона, завершающий трилогию «о человеческом бытии», - картина невероятно смешная. Настолько же, насколько, например, пьесы Эжена Ионеско. «Лысая певица», «Носорог»... Абсурд. Нелепость. Это невероятно смешно и безумно страшно одновременно.

«Голубь...» состоит из отдельных зарисовок, зачастую ничем не связанных между собой. Именно зарисовок - статичные, идеально выверенные кадры Андерссона напоминают живописные полотна, персонажи которых по неведомой причине обрели способность двигаться. Общая картина мира, как из кирпичей, складывается из отдельных разнородных эпизодов. На большинстве из них лежит налёт тоски, но некоторые (их неизмеримо меньше) несут образы, вселяющие надежду - вот пара влюблённых, забыв о мире, нежится на пляже невдалеке от городских многоэтажек; вот две девочки пускают с балкона мыльные пузыри; вот женщина счастливо улыбается спящему в коляске ребёнку... Всё это переплетается и складывается в затейливый узор, в общее настроение, в сложное чувство, вобравшее в себя и слёзы, и смех.

Рой Андерссон знает толк в юморе - том самом, что рождается из невозможного, немыслимого столкновения противоречий. Вот двое немолодых мужчин с сосредоточенными, каменно серьёзными, почти траурными лицами пытаются продать кому-нибудь «вампирские зубы» и «мешочки со смехом», мрачно заявляя: «Мы хотим, чтобы людям было весело». Вот посетитель ресторана, поборов смущение протягивает руку за бесплатным пивом - купивший его мужчина только что умер, и продавщица считает недопустимым второй раз брать за напиток деньги. Вот в современный бар на боевых конях, как ни в чём не бывало, врывается свита Карла XII, и юный король начинает беззастенчиво «клеить» официанта. А вот пожилой человек стоит посреди роскошной комнаты с пистолетом в руке и ровным голосом повторяет в телефонную трубку: «Я рад, что у вас всё хорошо». Это могло быть чёрной комедий, но...

«Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно». Эта фраза лучше всего может охарактеризовать впечатление, которое оставляет фильм. Всё-таки общая картина оптимистичной не выглядит. Люди смешны и нелепы, но разве это повод для радости? Мир застрял в частоколе горделивых иллюзий, формальных фраз, пустых разговоров (беседа о днях недели является не просто ярким финальным аккордом, но и всеобъемлющим символом). Тихой сапой крадётся Апокалипсис.

Когда мир катится в пропасть, у него ещё есть шанс - можно заметить, ощутить ужас падения и хотя бы попытаться что-то предпринять. Гораздо страшнее, когда мир останавливается. Замирает в серой бессмысленности. Тикают часы. Дни недели послушно сменяют друг друга. И если внимательно следить за этой сменой и не путать среду с четвергом, кажется, что всё правильно. Несмотря на то, что люди почти разучились улыбаться и стали похожи на автоматы, из раза в раз произносящие одни и те же запрограммированные фразы.

Фильм Роя Андерссона - попытка предостеречь мир от пути бесчувствия, напомнить людям о человечности. Не случайно кульминацией картины является мало с чем сравнимая по своей эмоциональной мощи сцена, в которой солдаты загоняют чернокожих рабов в огромный барабан и разжигают под ним огонь. Конструкция начинает вращаться наподобие гигантской шарманки... и раздаётся музыка. Потрясающая. Невероятно красивая и жуткая одновременно. Пожалуй, это единственный эпизод фильма, который ломает рамки не только времени, но и пространства, уходя в область метафизики и вызывая ассоциации одновременно с колониальным прошлым Европы, фашизмом и рабовладельческим строем. Впрочем, разве в современном обществе люди не могут стать инструментом для удовлетворения прихотей какой-нибудь более влиятельной особы?

Связь времён здесь особенно наглядна. Гипотетическое бесчувственное будущее кажется прямым следствием неискупленных ошибок прошлого и настоящего. «И никто не извинился. Даже я», - произносит продавец «весёлых товаров», поражённый видением, в котором он разливает шампанское старикам, любующимся бесчеловечным «музыкальным инструментом» (вероятно, он всего лишь хотел, «чтобы людям было весело»). Слова повисают в пустоте.

8 из 10

Мария Демидова

Поэма о смерти

Невелика твоя мука, если от нее не безумствуешь и не умираешь. Просто: ты холоден и бесчувствен; мука же твоя самая обыкновенная хандра. - Лев Карсавин, Поэма о смерти, п. 4

Об умирании (закате, загнивании и т. п.) Западной Европы не пел только ленивый. За столетие от Шпенглера до Бьюкенена вялотекущая гибель западноевропейской цивилизации стала не просто констатируемым фактом, и даже не аксиомой, принимаемой по умолчанию всеми кругами мировой интеллигенции, но феноменом, вошедшим в плоть и кровь культуры постмодернизма, и, разумеется, источником многочисленных спекуляций. Культура, однако, держится не на болтунах, использующих любой повод для привлечения внимания к своим пустым персонам, но на людях, пропускающих через своё чувство и мысль всё происходящее, каким бы тяжёлым и отталкивающим оно ни было. В искусстве кино, визуально воплощающим режиссёрские ценности, эта разница наиболее очевидна, и обмануть публику труднее всего. К таким чувствительным режиссёрам, безусловно, принадлежит и швед Рой Андерссон, один из немногих философов от кино.

Экзистенциальная трилогия Андерссона, заключительной частью которой стал «Голубь», действительно замахивается ни много ни мало как на постижение жизненной сущности человека (что видно уже в названиях второго и третьего фильмов). Но эта амбиция простительна режиссёру, воспринимающему умирание цивилизации не отвлечённо-схоластически, а интимно-прочувствованно, и стремящемуся наглядно обобщить свой личный опыт жизни в умирании. Автор картины не склонен к эстетскому самозамыканию и отчётливо обозначает своё кредо в самом начале - в трёх маленьких историях о случайных и нелепых смертях, главными героями которой становятся не счастливо отмучившиеся избранники Костлявой, а остающиеся в жизни, обречённые и дальше избегать смерти и не замечающие, что уже давно и прочно оказались в её объятиях. Эти как бы живые и удручающе некрасивые люди неподвижно торчат в кадре целыми минутами, как то чучело голубя на ветке, которое сосредоточенно разглядывает посетитель музея.

А вот живой голубь на ветке, и к тому же размышляющий о бытии, в фильме так и не появляется. Есть лишь упоминание о нём в стихотворении, что читает болезненного вида девочка на импровизированном школьном концерте. Но этот стихотворный голубь размышлял вовсе не о бытии, а о том, что у него нет денег. Очевидная насмешка Андерссона здесь замыкает круг того самого бытия: монументально-первоначальное хайдеггеровское Dasein, «наличное бытие» вырождается в бытие наличности, становящейся единственной проблемой для еле-еле живых современников конца капитализма. Но эта угасающая жизнь обременена тяжким грузом преступлений, что с ужасающе предельной наглядностью показывает Андерссон в сцене с престарелой колониальной элитой, неподвижно созерцающей мучение беззащитных туземцев в адском устройстве, напоминающем быка Фаларида.

Впрочем, между окончательно умершими и живыми мертвецами находится множество людей, которые и хотели бы жить полной жизнью и к чему-то стремиться, но им явно недостаёт душевных сил, или священного огня жизни. Не главные, но наиболее часто появляющиеся в бессюжетном фильме Андерссона герои - торговцы страшно смешными безделушками Сэм и Йонатан - искренне хотят «дарить людям радость», но распространяют лишь недоумение, скуку и уныние. Испуг девицы, случайно увидавшей Йонатана в маске «однозубого дядюшки», можно считать самой живой реакцией на экстравагантный товар горе-коммивояжеров. Творящееся в душе таких людей - эти вялые попытки встрепенуться, понять что-то, начать чувствовать полной грудью, на фоне мощно противодействующего им угасания всех живых и естественных реакций на происходящее - и есть главный предмет Андерссона. И, надо сказать, целеустремлённый скандинав с подлинно философской страстью доводит до абсурда идею умирания при жизни.

Но ведь и безобразное можно подавать красиво. Андерссон наблюдает длящуюся смерть своих соплеменников не только как философ, но и как настоящий художник: страстно в чувствовании, но бесстрастно в выражении. Череда долгих статичных кадров, скупой минимализм которых соответствует содержанию препарируемых душ героев, - это готовая картинная галерея, которой мог бы позавидовать любой художник. Вещи, о которых не только говорить, но и думать мучительно и вовсе не хочется, - а если делать это без таланта, то получишь только ужас и отвращение, - подаются Андерссоном настойчиво, но не навязчиво, а главное - настолько эстетически точно, что созданные им картинки, как бы к ним ни относиться, будучи раз увидены, навсегда становятся мерилом своего предмета. «Закат Европы» с помощью Андерссона обогатился не ещё одной теорией, которым несть числа, а визуальной концепцией. Хотя, конечно, жизни всё-таки хочется, ибо смертью мы уже сыты по горло.

Великой муки не побеждает ни смерть, ни безумие: ее побеждает поэзия, дитя отчаянья. Побеждая же муку, поэзия очищает поэта.

- Лев Карсавин, Поэма о смерти, п. 11

Amateur44