История любви музыканта Виктора и певицы Зулы, прошедшая через десятилетия послевоенной истории Польши.

Притом что Павел Павликовский не был совсем уж неизвестен и долго ходил в надеждах европейского кино, однако ж прорыв случился лишь после Иды. Да и то многие списали ее успех на одну из главных тем европейского культурного контекста — Холокост. Это не совсем справедливо, но всё же — несмотря на какие-то специфические для Польши сюжеты, Ида была больше европейским фильмом, говорившим на универсальном языке континента, хоть и с ощутимым польским акцентом. Помимо Холокоста, темы европейской войны и тоталитарного прошлого, здесь ещё и музыкальная тема — джаз. И даже странно, что он воспринимается именно как европейский, а не заокеанский феномен. Впрочем, Америка проявилась тоже — в самом жанре роуд-муви, менее характерном для этой стороны Атлантики, слегка мучимой клаустрофобией. 

Парадокс Павликовского (прежнего и нового) заключается в том, что Ида полностью происходит на польской территории, а оказалась европейкой, а Холодная война идёт по всей Европе, а оказывается полячкой. В первую очередь, потому, что стала его собственной историей, вернее, историей его родителей. Хотя и его тоже — родившийся в Польше, он ещё в 14 лет эмигрировал в Англию, а жил… короче, везде. После Иды (тема войны) и Холодной войны (два послевоенных десятилетия) даже хочется представить себе следующий фильм режиссёра — он должен быть о чём-то вроде «Солидарности», вернувшей поляков в европейскую семью…

То, без чего трудно представить историю польскую историю 50-60-х Павликовский сжал в эту историю — русское «Сердце», польскую народную тоску, мечту о западном рае. Тем приятнее, что Холодная война отказывается, вернее, пересматривает расхожие клише об этой истории. То же «Сердце», теряющее, по словам героини, своё обаяние в переводе — вряд ли сильно порадует польского обывателя… Польский фольклор, звучащий неожиданно чувственно (сам Павликовский, по словам свидетелей, был поражен чистотой и мощью народных песен, исполненных тогда). Париж, полный не только обаяния, но и обмана… Стукачество как способ не предать любовь и куда как более честный, чем та же французская свобода… Джаз как незаконнорожденный ребёнок, потому что рожден не на родине. Лагерь как плата за право жить на этой самой родине… И даже разрушенный храм, остающийся последним и истинным пристанищем любви… Потому что ей нет места в этом мире ибо она — это и есть свобода. 

Пожалуй, это чуть ли не первый фильм, который (в отличие от незаслуженно обласканной Жизни других, например) почти отказывается от политической трактовки тоталитаризма и, не уходя от его осуждения, умудряется не противопоставить западной самореализации, отводя всему этому место где-то в конце списка, возглавленного любовью и музыкой…

Поэтому, как и положено большому художнику, всё это парадоксальное великолепие режиссёр вмещает в двух главных героев. Два его героя — это аристократическая холодность и горячая народность, просчитанная рациональность, разбивающаяся о чувственную непредсказуемость, музыка двух начал — польского и европейского, мужского и женского, профессионального и естественного.

Таких женских персонажей вообще давно не было: страсть и любовь, предательство и преданность, гордость и самопожертвование… Впрочем к Виктору, который становится единственным рабом, способным ее терпеть, это относится едва ли меньше, хоть он и стремится к освобождению. Занятный поворот, что не терпя ложь в Польше, он приспосабливается к ней во Франции… Поэтому родные пенаты и влекут их обоих — точнее, не отпускают.

Если же отвлечься от слегка хаотичного потока эмоций, то обращает на себя внимание какой-то новый для условно артхаусного кино ритм — передышка зрителю не светит, равно как и чистое, лишённое переживания, умное созерцание. При этом Павликовский не идёт на компромиссы с коммерческим кино, делая свой чёрно-белый мир (такая гамма только и может подходить разделенному не только географически и политически, но и между мужчиной и женщиной мирозданию) насколько уникальным, настолько и близким зрителю. В этом смысле Холодная война — оксюморон. Холод не чувствуется в принципе…

smidmi1979