Фрагмент (YouTube)

Колыбельная

«Колыбельная» - одна из ранних картин Калика, снятая в тот период, когда он еще не выработал собственного поэтического стиля, однако, уже в этой работе проявляется его почти по-женски чуткое восприятие жизни, осознание ее хрупкости и беззащитности перед лицом исторических потрясений. Единственный раз в своей карьере снимая на военную тему, Калик усваивает художественные достижения Калатозова и Урусевского в их шедевре «Летят журавли»: использование короткофокусной оптики в «Колыбельной» определяется желанием режиссера усилить драматизм в кульминационных сценах.

Повествование ощутимо распадается на две части, и если в первой трагизм изображаемых событий, острый конфликт хрупкого приватного счастья и маховика войны ошарашивает зрителя неподдельностью и пронзительной искренностью, то во второй - раскрытие драмы поиска потерянного ребенка осуществляется не без мелодраматических клише. Заслугой Калика является косвенное, не пафосное изображение подвига советских солдат, защищавших жизнь, материнство, детство.

Человечность образа солдата - вопрос настолько спорный, что слишком часто решается в кино негативно, путем деконструкции (чему свидетельство - ленты Кубрика, Копполы, Николса и др.), и потому зритель начал забывать, что борьба с фашизмом была не поединком идеологий, а метафизическим сопротивлением смерти со стороны всего лучшего, что есть в людях. Конечно, эта тема не является центральной в «Колыбельной», а лишь побочной, в отличие от таких лент, как «В бой идут одни старики» или «Иваново детство», тем не менее, ее гуманистическое освещение заслуживает пристального внимания зрителя.

Калик уже в данной картине демонстрирует свое по-импрессионистски объемное восприятие детали, вследствие чего лента превращается в набор наблюдений, лишь слегка скрепленных сюжетной интригой. Ослабление нарративного напряжения может сыграть на руку режиссеру, если он строит фильм по типу исследования, эссе, что доказали «Любить» и «До свидания, мальчики», в «Колыбельной» же Калик - лишь на полпути к этому эстетически максималистскому приему.

В ленте трудно вычленить главных героев, даже эпизодические персонажи в глазах Калика равноценны и заслуживают зрительского внимания, порой их карикатурность противоречит лирической интонации картины (например, приемная семья), но, в целом, они - лишь колоритные типажи, без сложных характеров. Чуждый психологизму импрессионистический талант Калика еще только ищет необходимые средства для своего художественного воплощения, которые будут найдены уже в следующей его картине «Человек идет за солнцем».

Александр Попов

Найти человека

Это произошло в то утро, когда начали бомбить Чеканы - 22 июня 1941 года. Хотя, возможно, началом правильнее считать день, наступивший через десятки лет, когда лётчик Лосев случайно встретится с веснушчатым пареньком, удивится и не сразу поверит, что при записи паспортистка ничего не напутала - ведь тогда в родильном доме Чекан не выжил никто. Так сообщили официальные сводки. Кто мог знать, что в ту самую минуту рядом с новорожденными окажется раненый сержант, что из-за этих детей старый архивист смирится с утратой части «очень важных бумаг», что строгий лейтенант «капитулирует» перед кричащими кулёчками, попарно уложенными в ящики от архивных шкафов, и не отберёт грузовик на нужды фронта? Что, когда малышей будут разбирать по семьям жители соседнего посёлка, внучка архивиста, не выпуская из рук свёртка, решительно скажет: «Мой! Не отдам». Это всё ещё только будет. А пока, с робким счастьем в глазах к красавцу-лётчику возвращается надежда, что наконец-то и для него настанет мирная жизнь, а история взросления его дочери Аурики прорастёт рассказами и отрывками судеб разных людей. С болью и нежностью.

И, наверное, нежность - это самое главное чувство, что потоками льётся с экрана. И нет ни малейшего желания оградиться от этого. Наоборот, хочется впустить в себя, как лучи солнца в небесной синеве над Молдовой, как шорох листвы её полей, как переливы пастушьего флуера или морозный воздух из открытой двери поезда, мчащегося в Сибирь, как память о том, что случилось однажды давно и никогда не должно быть забыто. Эта память, как генетический код, позволяет безошибочно и интуитивно различать подлинное и мнимое. В фильме много портретов, разных характеров, но под пристальным взглядом кинокамеры они становятся объёмными, проявляются нюансы, тонкие эмоции, которые непременно находят точку выхода, кульминации. Как, например, сорванная уже повзрослевшей Аурикой с руки покупательницы варежка и девичий вскрик со смесью счастья и стыда: «Не продаю!», когда она внезапно увидела на перроне Андрея Филипповича, директора детского дома. Или подспудное ощущение Аурикой инаковости, стремление к другой жизни, а не той, что вынуждают следовать принявшие её старики, чьё существование ограничивается упрочением личного богатства, чья скупость и мракобесие вызывают протест юности, широко распахнутой для других людей.

В этой кинокартине выкристаллизованная чистота и хрупкость человеческой души соединились с поэтическим видением, свойственным самому Михаилу Калику. Потому в «Колыбельной» каждый кинокадр, как срез событий, артисты смотрят не в объектив кинокамеры - они там, где течёт их разная, сложная, жизнь. Небольшая досада от происходящего появится лишь пару раз - в эпизодах, где детей-артистов озвучит профессиональная актриса. Плохо не столько потому, что слышна её взрослость, сколько то, что этим по-детски звонким голосом произносятся порой речевые штампы и канцеляризмы советских взрослых. Кинокамера, то парит под брюхом мирного Ильюшина и даёт возможность полюбоваться красотой геометрии кварталов и садов Кишинёва, то бросается под колёса мчащегося поезда (недвусмысленный оммаж к братьям Люмьер и Дзиге Вертову), или по косой траектории вместе с вражеским налётчиком нагоняет испуганный грузовик. Наверное, как японцы могут рисовать с разных точек Фудзи-сан и улавливать малейшие различия, так Михаил Калик мог ухватить разную степень тревоги в оттенках неба, запечатлённого на чёрно-белую пленку, сделать живую природу не декорацией, а полноправной артисткой, добиваясь нужной динамики или статики в кадре и создавая порой художественными средствами выразительности почти документальную хронику.

Есть некоторая перекличка между киноповестью Михаила Калика и «Звёздами» Конрада Вольфа, вышедшими за год до того. Та же простота высказывания, то же страдание сотен людей, идущих живым потоком, тот же сквозной мотив зарождения новой жизни, радость прихода в этот мир. Всё это сближает камерную постановку Вольфа с полифоничной «Колыбельной», где и схожие пейзажи, и через всю картину проходит образ матери и материнства, а внучка архивиста даже внешне похожа с Сашей Крушарска, сыгравшей Рут. Да и сам Михаил Калик несёт в себе черты Рут: оптимизм, любовь и пронзительную честность, что кажется почти невероятным для человека, прошедшего Озерлаг. Когда фильм только вышел, Екатерина Фурцева (министр культуры тех лет) была им буквально очарована, что не удивительно, ведь это визуализированная квинтэссенция мысли и самого лучшего, что только может быть на Земле: мечты, надежды, труд и вера в лучшее нескольких поколений - наших прадедов и дедов. А позднее сюжетные и визуальные находки Михаила Калика в «Колыбельной» будут неоднократно продолжены другими режиссёрами. Так, Юрий Чулюкин, заразившись молодёжной темой и вдохновенным трудом, снимет «Девчат», где Надежда Румянцева, копируя малышку-Аурику, поманит пальцем незадачливого ухажёра. А Резо Чхеидзе подхватит тему долга и чести солдата, когда его старик Георгий, так же, как раненый сержант Михеев у Калика, не сможет остаться в стороне от войны. А сам Михаил Калик заново раскроет тему Человека, опять взглянув на мир глазами ребёнка, но теперь ушедшего за солнцем.

Jezebel_k