Трейлер Nº2

Трейлер

• Первоначально картину начинал снимать режиссер Милчо Манчевски, но был уволен через две недели.
• Картина снималась в Чехии.
• Идея пришла в голову сценаристу во время прочтения «Худого человека» Дешила Хэммета.
• Во время рассказа Калхуна в качестве звукового фона используется архивная запись 1920-х годов.
• Кроме Чехии фильм снимался в Мексике, Словакии и Польше (пещера).

Сатурн, 2000 год
Номинации:
Лучший фильм ужасов
Лучшая музыка
Лучший грим

1847 год, война между Америкой и Мексикой. Капитан Джон Бойд несет службу в отдаленном форте, расположенном в горах Калифорнии. Однажды в заснеженный форт приходит оборванный и истощенный мужчина по имени Калхун. Он бежал от своих товарищей, которые, заблудившись, вынуждены были поселиться в пещере, чтобы переждать зиму они стали поедать друг друга из-за нехватки продовольствий. Комендант форта снаряжает экспедицию под руководством Джона Бойда, цель которой - поиски уцелевших, ведь им требуется помощь и спасение. © Fast-Torrent.ru

Смотрел этот фильм два раза и никак не могу его забыть.

Фильм относится к разряду тех ужастиков, где почти нет крови, но в страхе и напряжении он держит зрителя постоянно. Казалось бы, такая «сладкая» тема - каннибализм. Крови должно быть столько, что экран потом не отмыть. Именно так сегодня обычно снимают ужастики про людоедов и прочих извращенцев. Здесь - совсем другое дело. Фильм психологически воздействует на зрителя, здесь нет прыжков из-за угла и отрезанных рук и ног с фонтанирующей кровью.

Первое появление Калхуна (Роберта Карлайла), когда он мелькнул в темноте за окном, уже заставляет поежиться. Играет Карлайл блестяще, возможно, фильм так захватывает именно благодаря ему. Какая-то дьяволинка во взгляде. И его рассказ о том, как три месяца они сидели в пещере. И конечно же путешествие к пещере и непосредственно внутрь ее. Вот это пожалуй самый страшный момент в фильме.

Музыка в фильме необычная, порой абсолютно не соответствующая видеоряду и даже заявленному жанру. Но от этого фильм хуже не становится, это только отличает его от всех подобных. Герои убегают от людоеда не под диссонансные тревожные ноты фортепиано, а под веселые фольклорные песенки. Поначалу кажется - не в тему, а потом понимаешь, что так и должно быть.

Образы героев также небанальны. В отличие от большинства современных ужастиков, главный герой, который борется со «злом» здесь - вовсе не крутой громила, бросающийся в огонь, воду и медные трубы, чтобы спасти своих. Тема трусости, страха и внутренней борьбы главного героя со своими низшими проявлениями проходит через весь фильм. Да и «злодей» тоже не банален. Не какой-нибудь людоед-урод, типа членов семейки из фильма «Поворот не туда», а по-своему интересный герой со своей философией, и страшно на него смотреть не из-за отвратительной внешности, а из-за жуткого взгляда.

Фильм очень страшный, но как уже сказано, не из-за видеоряда и музыки (они наоборот успокаивают, и природа красивая, и музыка нерезкая), а из-за во-первых гениальной игры Карлайла, который как будто создан для этой роли, и во-вторых - самой идеи фильма, которая раскрыта достаточно четко.

После просмотра не покидает мысль - что бы я делал, оказавшись на месте героев фильма? Абсолютная изоляция от общества, леса и горы северной Калифорнии, полное отсутствие какой-либо умственной деятельности. О многом заставляет задуматься...

10 из 10

Steinberg

«Что тут готовится?»

Мы всегда пытаемся проверить фильм на жанровую адекватность, но ведь картины, особенно последних двух десятилетий зачастую не вписываются в определённый жанр, они могут местами выходить за свои границы и залезать на территории других жанров, перемешиваться, переходить из одного жанра в другой, и в конечном счёте вообще терять очертания известных нам жанров. Данная лента как раз подпадает под эту категорию жанрового смешения и не различения, и чтобы оценить её по достоинству, необходимо на время забыть о том, что пишут в аннотации.

Предпочтение здесь отдается не столько чистоте жанра, сколько возможностям его содержательной и формальной апологии. По мере просмотра начинаешь понимать, что это не ужасы, и не триллер, а задорный фильм с прыжком с шотландских холмов в горы Сьерра-Невады. Весь сюжет движется как бы по кругу и вприпляску, играя с жанрами и зрительскими ожиданиями, постоянно подпрыгивая там, где должен был остановиться. И ты вдруг понимаешь, что это кинематографическая джига, причём не только на зрительском восприятии, но и на одиноких, забытых форпостах европейской веры в идеалы.

Американцы - очень гордый народ. Они любят свою страну и всё, из чего состоит эта страна, все её плюсы и минусы, достижения и провалы, добродетели и пороки, героизм и трусость, небоскрёбы и притоны, официоз и секреты, благополучие и кризис, радость и недовольство, демагогию и критику, диснейленды и марши-протесты. Всё это гармонично укладывается в единый комплекс любви и гордости. Гордости нации.

И американцы получают огромное удовольствие от самокритики, но при этом, последняя не содержит элемента мазохистского самоуничижения, содержащегося например, в самокритике славянских народов. В американской самокритике присутствует скрытая фетишизация негативных национальных спецификаций. Например, агрессивный милитаризм США по мере муссирования в поле критики, становится постепенно очередным стереотипом, который, обжарившись, словно бекон, в общественном сознании американцев приобретает тёмный цвет черты национального характера. И даже самый ярый пацифист в тайне похрюкивает от тепла, которое охватывает его диафрагму, когда великая страна, частью коей он является, устанавливает свой порядок где-нибудь на Ближнем Востоке. Заглядывая в лица американцев с транспарантами и прочим протестным инвентарём, напоминающим скорее о спортивных болельщиках, нежели о борцах с системой, ты видишь, что эти люди давно забыли, против чего они выступают, они улыбаются и вопят от удовольствия, они кричат - «мы не хотим войны в Ираке», но чрево вещает - «мы можем выбить всё де...мо из Ирака». Это тот стратегический парадокс, в котором гордиться своей агрессией можно только в форме демонстративного недовольства этой агрессией.

Подтверждением может служить то, что чирикание мирового окружения - «страна разбойников», «рабовладельцы», «мировой жандарм», «империалистический хищник» переходило прямо-таки в соловьиное пение, когда в Америке начинались массовые волнения. Народ США, наконец, понимал, подтверждал и признавал - «да, это плохо, но это мы». И эта идентичность могла вызывать только одно чувство - гордость. Тут работала негативная диалектика - через недовольное прозрение американец приходил к довольному примирению. Известно, что многие, кто выступал против войны во Вьетнаме, по прошествии некоторого времени вдруг ратовали за дальнейшую эскалацию боевых действий. Американцы начинали гордиться своим характером.

Постановщики взяли за основу реальное событие, произошедшее в 1846-47 гг. в горах Сьерра-Невады. Так называемая «партия Доннера» - группа переселенцев, отправившаяся в Калифорнию в 1846 г. под предводительством Джорджа Доннера застряла на несколько месяцев в заснеженных горах и прибегла к каннибализму ради выживания. И судя по карнавальному характеру фильма - это событие не только ужасное историческое прошлое, но и достопримечательность национального менталитета. Нам прямо, без оговорок и увиливаний, так как умеют только американцы, говорят, что одной из основ государственности США - является каннибализм. И это не ужасно и не прекрасно - это так.

Антонен Арто, набрасывая свои мыли об искусстве и театре, вдруг сделал обрезку - «...но сначала голод». Первые поселенцы неизбежно сталкивались с голодом, который заставлял забыть их о том, кто они есть. Каннибализм всегда бросает в трепет, потому как он не только часть магической практики, которая в фильме всего лишь эстетическая компонента и высмеивание жанра, но это в первую очередь тот предел, где человек возвращается к чему-то изначальному, волосатому и вонючему. Голод в конечном счёте упирает человека в человека: от полюса воспитанной любви к ближнему к предельно дикому полюсу поедания ближнего. Те редчайшие исключения, когда затерявшиеся в тайге одиночки ели сами себя, лишь подтверждают закон каннибализма как результата крайнего голода.

Такие прецеденты встряхивают жителей больших городов, заставляют проверять крепежи культуры, ибо последние слетают и поедаются, когда приходит голод. Голод редуцирует цивилизацию к дикости. Изощрённая искусственность сервировки, химические пищевые перверсии, генная модификация свидетельствуют о высоком уровне цивилизации, которая всё больше изгоняет плоть, причём из всех структур повседневности. За культом вегетарианства, протезных заменителей, пластических и цифровых репродукций скрывается страх современности перед мясом и дикостью, перед первобытностью и каннибализмом.

1847 г. конечно далёк от нас, но всё же прекрасно демонстрирует этот регресс фагии от провианта (сухарей, муки, солонины), через тягловую силу (волы, кони), помощников (собаки), поедание которых есть уже очень тревожный симптом, поскольку собака есть «друг» человека, она на полпути к человеку («Собачье сердце»), далее - одежда (ремни, сапоги, шкуры) - символический эквивалент собственной кожи, потом флора (коренья, ягоды, ветки) - собирательство, как экологическое бесполезное равновесие, нулевая степень пищевых ресурсов, заставляющая человека, наконец, поедать самого себя (мертвецов, больных, слабых). Вся культура, сверху вниз, методично была съедена - кулинарные достижения, транспорт, одежда и конечно же морально-этические регуляторы.

Но здесь-то режиссёр и делает забавный поворот. Мрачная необходимость разрастается до размеров пантагрюэлевского пристрастия. Собственно конец культуры идей даёт жизнь культуре счастья, счастья для избранных, для американцев. Ален Бадью говорил, что счастье - это не категория истины, а категория чистого бытия. Форт «Спенсер» - это «истина», держащаяся на плохом питании, грецких орехах и греческой философии, она противоречит чистому бытию, которое открылось Колхуну на пути к золоту. И каннибализм выступает не только прекрасной метафорой борьбы за золото, но и на поверку оказывается более доступным способом добычи и обретения счастья - главной цели по мысли полковника Харта.

И под конец фильма как раз и разводится апология человеческого мяса, как пищи, ради которой не надо строить форпосты и создавать культуру, и даже больше - Айвс восторгается всеядностью Америки: от сухарей, ремней, корней до человечины («эта страна потребляет всё, что может»).

Непримиримость двух каннибалов, в конечном счёте, примиряется в объятиях самокритичной гордости за пафосное разрешение противоречивой основы нации.

10 из 10

questor