Трейлер (Youtube)

Трейлер (Кинопоиск)

Это второй по счёту фильм Жан-Люка Годара, был снят в 1960 году, но по политическим причинам (из-за переклички с военными действиями французов в Алжире) запрещён в течение почти трёх лет.

Фотография - это правда, а кино - это правда со скоростью 24 кадра (С)

Классический фильм классического Годара. Одна из первых ролей Анны Карины - музы режиссера. Философствующий убийца, в исполнении Мишеля Сюбо. Жуткие сцены пыток в ванной. Камео Годара. Неизменная сигарета в зубах у главного героя. Красивая операторская работа Рауля Кутара (он, кстати, упоминается по ходу фильма от лица Бруно как «лучший оператор во Франции»). Это бросающиеся в глаза, но далеко не все составляющие большого шедевра направления «Nouvelle vague» под названием «Маленький солдат».

Безусловно рекомендуется к просмотру. Но... не всем.

P.S. На самом деле фильм снят в 1960 году, но цензура сделала свое дело. «Маленький солдат» спустя 3 года был все таки выпущен.

10 из 10

Marvin Nash

Второе дыхание

Одно из самых глубоких убеждений Жана-Люка Годара о том, что все основные приёмы кино были найдены в первые двадцать или тридцать лет его существования удивительным образом перекликается с его собственной творческой судьбой. Годар был одним из тех художников, кто очень тонко и отчётливо чувствовал будущее лет на двадцать вперёд, лучше многих других деятелей той эпохи. Поэтому, его работы уместно охарактеризовать критическими размышлениями о грядущем путём достаточно сложного анализа текущих событий с опорой на опыт прошлых лет. В их основе лежал личностный конфликт самого француза между «мужским и женским», т. е. между сухим интеллектом и интуитивной романтикой. Поставить между этими двумя неравноценными категориями знак равенства было невообразимо трудной, но оттого смелой задачей.

Среди множества политических картин Годара «Маленький солдат» занимает своё собственное, обособленное место. К сожалению, именно ему суждено было остаться в тени ряда других произведений Nouvelle Vague, в том числе, самой известной ленты Годара «На последнем дыхании». Для тех, кто смотрел этот фильм, история Бруно Форестье может показаться неким альтернативным продолжением прежнего рассказа о слишком коротком пути молодого Мишеля. Снятые друг за другом, обе ленты действительно словно дополняют друг друга на различных уровнях. Бруно - точно такой же колеблющийся на ветру перемен лист, дезертир, по собственной воле очутившийся в Женеве - гнезде европейского шпионажа и подпольных организаций и, к слову, второй родине Годара. Он - тоже псевдоинтеллектуал, бравирующий своей привязанностью к национальным идеям и вещам, любящий американские автомобили, а, следовательно, и саму Америку. Годару тоже нравится Америка, но любит он её вовсе не за это, а за возможность лишний раз постебаться над ней. Бруно, как и Мишелю, нравятся симпатичные девушки, а он нравится им. На этом сходство двух героев заканчивается.

Политические интриги, коварство OAS, жестокость проалжирских повстанцев - в фильме уже нет той прежней безмятежной лёгкости, когда кажется, что всё само собой развеется и наладится. От неё осталась лишь еле видимая тень, появляющаяся в моменты общения Бруно с Вероникой - простой советской девушкой, продавшейся его врагам. Но у которой, в отличие от Бруно, есть свои вполне конкретные идеалы, а не пустые предрассудки. И от этого порой кажется, что именно слабый пол, при всей загадочности и непосредственности своей души, символизирует настоящую истину, а не ту, которая затерялась где-то меж мозговых извилин молодых messieurs, экстазирующих от фаталистического созерцания собственной никчёмности или демагогических рассуждений о политике и прочих сомнительных вещах.

Именно в этом фильме Годар впервые показал на деле модель «войны будущего» - война приобретает личный характер, плавно устремляясь с неспокойных улиц в уютные недра современных многоэтажек, наполняя их поистине жуткой атмосферой насилия и террора. Но даже там, между сеансами методичных пыток, заглушаемых то душевым шумом в ванной комнате, то громким звучанием радиоприёмника, при большом желании можно отыскать нечто особенное и неповторимое - безысходность. Любопытен тот факт, что через несколько лет Годар поместит в похожие условия и героя Бельмондо, но уже в несколько другом контексте.

Тезис о том, что у войны не женское лицо, у Годара уже не актуален. Очень даже женское и циничное. Но, почему-то, именно это кажется не таким уж и страшным по сравнению с тем, о чём ещё он рассказывал - безумием далеко не скромной и обаятельной европейской буржуазии, чья участь идти к своим далеко не безвредным целям по головам людей или пробираться на личном автомобиле сквозь нескончаемые пробки, проклиная всех и вся. И для него, как настоящего режиссёра, было важно не принимать ничью позицию, соблюдать дистанцию и предоставлять зрителям возможность самим выставить оценки его героям.

Saart