Парижский театр «Комеди Франсез» называется домом Мольера, московский Малый театр — домом Островского, в Петербурге Большой драматический театр, который носит имя Георгия Александровича Товстоногова, по праву можно называть домом Товстоногова. И традиции этого дома по-прежнему не только живы, но и продолжают развиваться. Ряд спектаклей, ставших легендой, к счастью, запечатленные на пленке, остались с нами. К ним относятся «Мещане» Максима Горького. Теперь стало ясно, что Георгий Александрович прочел эту пьесу не только с позиций современности, но с позиций будущего, то есть эпохи, в которой теперь живем мы. Спектакль поставлен в 1966 году. Спектакль оставляет эффект, будто он поставлен сегодня. И это не оптический обман.
Г.А.Товстоногов пытался определить жанр своего спектакля и, наконец, определил его несуществующим словом «трагипошлость». В 60-е в стране наблюдался огромный интерес к театру абсурда. Товстоногов же уже знал, понимал и чувствовал этот театральный феномен и признавался, что толчком для его размышлений над этой пьесой Горького стал театр абсурда. Не зная ни этого явления, ни слова антитеатр уже тогда зрители поняли замысел режиссера и не делили персонажей на «хороших» и «плохих». О каждом участнике спектакле можно подробно говорить, но главное в том, что все вместе они составляли единый слаженный ансамбль, который можно сравнить с камерным оркестром, в котором каждый инструмент имел сольную партию. Спектакль предсказал многие черты нашего переломного, полного драматических коллизий времени. История семьи обернулась историей общества, в котором более чем достаточно трагипошлости, которую необходимо прежде увидеть, чем от нее избавиться.
Когда, почти через четверть века со дня премьеры, участники спектакля решили сыграть «Мещан» один раз в первую годовщину смерти Георгия Александровича Товстоногова, а случилось, что сыграли еще раз в 1993 году, И актеры, уже постаревшие и помудревшие, с прежним жаром радостной готовности вышли на сцену. Тишина в зале была звенящей, напряжение — огромным. После спектакля у многих зрителей были на глазах слезы — таким остросовременным прозвучал спектакль не только для тех, кто видел его прежде и теперь ностальгически вспоминали впечатления своей молодости, но и у тех, кто впервые видел спектакль и смог принять его правду и боль, увидев в актерах 90-х молодых людей 60-70-х годов.