Трейлер Nº2

Трейлер

• Премия критики на МКФ в Сан-Паулу, приз за женскую роль и особое упоминание зрительского жюри на МКФ в Порту в 1983 году.

• Сезар, 1982 год

Победитель: Лучшая актриса ( Изабель Аджани )

• Каннский кинофестиваль, 1981 год

Победитель: Серебряная премия за лучшую женскую роль ( Изабель Аджани )
Номинации: Золотая пальмовая ветвь

Марк долго не видел свою жену. Он возвращается после длительной командировки, мечтая поскорее увидеть Анну. Однако дома все оказывается совсем не так, как это виделось мужчине. За время своего отсутствия он превратился для Анны в практически постороннего человека. Марк подозревает, что виной тому интрижка его жены. Но все оказывается куда серьезнее, чем банальный роман на стороне. С каждым днем Марк все глубже и глубже ныряет в пучину безумия, которое поселилось в его доме, пока он был в командировке.
© Fast-Torrent.ru

Хроника обыкновенной одержимости

- Бог - это болезнь.
- Именно эта болезнь помогает нам понять Бога.

«Одержимая» (1981 год)

Как до, так и после «Одержимой» все герои Анджея Жулавски благополучно пребывали «на грани» увлечённости собственной истерией, что и за своими же криками и слезами не могли распознать начинающего овладевать ими безумия. Но, именно в этой странной картине 1981 года «грань» исчезает, проваливается в небытие, безумие становиться для героев адом и раем, проклятием и так необходимым для жизни воздухом. Жулавски снял симфонию сумасшествия в которой какофония звуков оглушает, гипнотизирует, затягивает, заводит в тупик неожиданностью развития всего происходящего.

Как любой образованный европеец и к тому же выходец с её восточных окраин Жулавски любит Достоевского. Любит неистово, давая героям своих фильмов имена всех неврастеников из романов трудночитаемого русского гения. Или поступает ещё проще, снимая в 1985 году вольную фантазию на тему «Идиота». После такого Жулавски для нас должен быть, по крайней мере, отчасти «своим», так сказать посвященным в метафизические глубины человеческой психики.

Странно, но если выбирать из всех лент снятых этим поляком рождённым в Украине, но большую часть своей творческой биографии просуществовавшем на французской земле, то именно «Одержимая», со своими пространными диалогами о Боге, природе любви, совести, заставит вспомнить о книгах Достоевского.

Часто этот фильм называют очень «русским» словом «хоррор», то ли от того, что Изабель Аджани добрую часть фильма прометалась в синем грязном платье с бешеными глазами (Каннская ветвь за «Лучшую женскую роль» и «Сезар» оправданы), то ли эпизод в метро заставил смотрящих махнуть ручкой на смысл, на суть, на то главное, что Жулавски вложил в эту картину.

За рванным визуальным рядом, за сценами, в которых за героями скользит то и дело вращающаяся камера диалоги воспринимаются не просто, они будто отходят на второй план. Но, Жулавски сразу даёт понять одну непреложную истину всего происходящего, вкладывая её в слова одного из героев: «Бог для меня - это болезнь». И не важно чем она порождена: одержимостью собственной жены, ревностью или оккультизмом.

Всё это смахивает на классический абсурд Камю. Если Бога нет, то его можно выдумать - как это делает Генрих, или же подменить эту не телесную эфемерность не выдающую ничем свое доподлинное существование на нечто более осязаемое, например, на свою жену, и в этом Марк не очень то оригинален. Но есть другой способ, от которого у доброго христианина начнёт щемить зубы - Бога можно сотворить в соответствии со своими личными запросами, вырастить - и в этом Анна превзошла всех остальных, перешла все дозволенные границы. Бога нет, так стань им, бояться нечего. Только дорога познания умащена безумием и рано или поздно она должна к чему-то привести, а может к ...кому-то?

Подобно Кириллову из «Бесов» Анна, Марк и Генрих создают себе лжебогов, выбрав путь «своеволия», подменив жизнь одержимостью. Ибо человек существо слабое, способное выворотить себя, изжечь, выпустить собственных демонов в незащищенность мира возвеличив их.

Фильм ирреален, двойственен, невероятен и притягателен, отчасти из-за того, что снят в зоне отчуждения Западного сектора атрибутика которого то и дело мелькает в кадре: вот ясно виден кусок Берлинской стены, на котором огромное кое-как написанное «Freiheit» совершенно случайно дополняет контекст ленты, здесь смотровые гэдээровские вышки, опутанные колючей проволокой заставляют задуматься, что в таком мире Бог просто не может жить, а вызывающие суеверный ужас пустые улицы, дома, смотрятся как нечто апокалипсическое, предупреждающее.

Жулавски странный режиссер, по слухам испытывающий магию Вуду на своих актёрах. Последнее звучит полной чушью если учесть, что в его фильмах всегда снимались от природы не стандартные личности для которых иступлённая игра превращалась в акт священнодействия. Об этом сказала сама Изабель Аджани: «Актеры на сцене и экране не выражают ничего другого, кроме самих себя. Как бы яростно они ни отрицали этого». Верите?! После просмотра «Одержимой» Вы об этом точно задумаетесь.

Kasablanka

Вера. Надежда. Любовь.

Искорками визуальной рвани, внезапностью макабрического саунда, неуловимостью операторского провидения. Нервные окончания наэлектризованы до предела. Анекдот надел шкуру фильма ужасов и подсунул трагический комизм вместо комедийной драмы. Марк вернулся из длительной командировки и впал в депрессию от домашних неожиданностей: любимая жена Анна уже год как имеет любовника Генриха, постоянно куда-то уходит, возвращается на взводе, проявляет склонности к мазохизму, наплевательски относится к их общему сыну Бобу. Бог как бы ещё жив, но объявлен смертельно больным. Сдыхающий пёс уже успел издать последний визг и плыть ему падалью по водной глади. «Добро - это всего лишь отражение зла». Одиночество победило.

Вера Изабель Аджани. Забитая неудачница, принесшая в жертву семейного быта амбиции несостоявшейся балерины и утратившая веру во всё, что только можно верить, однажды устроила недвусмысленный скулёж пред штампованным слепком бородатого иудея с колючей проволокой на голове, зажав авоську полную пищеблока между ног. После чего в припадке космогонической инициации, сопровождаемой воплями бесноватой, истекла мутными желтками, гнойным молоком, кровью и породила...не человека, не бога, не беса, а саму веру в оных. Персонифицированный образ умозрительных чаяний состоял из вязкой слизи, громоздких щупальцев и гипотетического члена. Посредничество между «телесным» и «духовным» налажено: слизь смазывает, щупальца направляют, член трамбует. Анна - метафора соития. Суть жизни экспрессивной, склизкой, ненасытной и бесполезной, обретшей в один миг монохромное счастье, обязывающее реализовывать врождённые инстинкты материнства и совокупления применительно к инфернальному чудищу.

Надежда Сэма Нила. Марку чужды молитвы, но и у него есть свои духовные хозяева с тернием на макушке. Ежедневно созерцая в окне кусок Берлинской стены с проволочными зубьями, он полон тоски в надежде, что Анна вернётся раз и навсегда. Надежда Марка также обладает «детородной» функцией и допельгангер супруги не заставил себя ждать. Светловолосый вариант в статусе меланхоличной воспитательницы Боба Хелен - ангельская ипостась истеричной жены, с которой можно и без деструктивного секса лежать в кроватке, насыщаясь одними ожиданиями. Ящик Пандоры вскрыт и проклятье рода человеческого настигает Марка призраком розовых носков, кои надлежит носить и палачу, и жертве. А истерия духа в виде шаблонных достоевских сомнений, псевдогуманной чуши и профессионального шпикачества мешает своей путанностью провести грань между первым и вторым. Осязаемость надежд бросает Марка в жерло одержимости и злодеяний с не меньшей силой, чем та, с которой вера сжирает Анну.

Любовь Хайнца Беннента. Генрих - символ гедонизма во всеобъемлющем понимании «дзен-нирваны». Он не имеет чёткого направления энергии и довольствуется всеми человеческими радостями - сексуальными, наркотическими, платоническими. Ему не нужен обособленный придаток собственной одержимости. Не обладая в своём воздушном сферизме необходимым хребтом, любовь закономерно идёт на корм монструозной реальности, захлёбываясь в чужой блевотине на днище керамического толчка. Любовь выпотрошена, раздавлена. Родная мать Генриха не видит в смраде тления, души родного сына, но задаёт риторический вопрос: что хуже - отнять чужую жену, обидеть ребёнка или убить? Все три действия имеют место быть и место их у тех самых буридановых стогов соломы. Пытаться ответить старухе - то же, что и думать «тварь я дрожащая или право имею». Неудивительно, что ослик издох.

Барочная режиссура Анджея Жулавского направлена на атмосферу демонического зазеркалья, на создание потных до вони химер, на боль в желудке со спасительной тошнотой. Истинно мясницкое роскошество смачной абсурдности предлагает обстоятельства, при которых мы спокойно отдаём под требушинный фарш самое ценное, самое важное, самое дорогое. Одержимость - благо, призванное прояснять ради прояснения. Наступивший «момент истины» не эстетичен, не этичен. Испуг, психоз, паника, суицидальное стрельбище в спину. Вера уродлива. Надежда преступна. Любовь смертна.

аррмен