Фрагмент Nº2

Фрагмент

• Клепсидра - не только название старинного прибора для измерения времени при помощи воды. Поляки называют этим словом расклеиваемые в общественных местах некрологи (подобная традиция существует и в Болгарии).

Каннский кинофестиваль, 1973 год
Победитель: Приз жюри
Номинации: Золотая пальмовая ветвь

И я там был...

Сон - самое простое и самое сложное состояние сознания, после внезапного пробуждения он ещё ярко, живо и естественно вплетается в явь, но через некоторое время он тает, и вот его нет, хотя мгновения назад реальность и осязаемость его казалась непреложной, воссоздать в памяти, тем более связно рассказать о нем нельзя. Вселенская грусть по утерянному волшебству, бессилие невозможности удержать призрачные и прекрасные воспоминания странствующего сознания...

И тут на помощь приходит Войцех Хас, магистр магии сновидения, которому великолепно удалось соткать необыкновенную и неуловимую ткань сновидения, сознание сдвигается с первых кадров, чистая радость узнавания знакомых мест.

Сон наяву, что может быть интересней?

Если бы Феллини, Тарковский и Терри Гиллиам стали одним существом, они бы смогли снять такой шедевр, но скорее всего Войцех Хас является отцом сей прекрасной троицы.

Vedmedikk

Вечный сон под клепсидрой

Облупившаяся краска кусками свисает с потолка ветхого вагона. Вместо привычных рядов лавок хаотично расставлена старинная мебель, потертые сундуки и вазы с иссохшими цветами. Пассажиры застыли и словно впали в летаргический сон, а раскачивающийся поезд медленно везет их мимо зимнего леса. Один только слепой кондуктор уверенным шагом движется среди разбросанных людей и вещей. Ведь совсем скоро нужно высадить Йозефа, что держит путь к своему умирающему отцу, в старый санаторий «Под Клепсидрой» - место, где время навечно застыло среди пыльных комнат, паучьих тенет и изношенной утвари. И если верить словам главного врача, то в этом заведении все пациенты погружены в глубокий сон, ведь только так можно продлить их жизни, давно угасшие по законам внешнего мира. Гостю остается лишь бесцельно слоняться по комнатам в обществе полуодетой медсестры, шуршать жухлой листвой, забившейся в половицы, да наблюдать за застывшим в мраморной бледности лицом собственного родителя. Но есть в этих старых стенах и совсем иной путь - присоединиться к спящим.

В сновидениях нет ограничений - среди пугающей непохожести привычных мест встречаются причудливые существа, знакомые и едва узнаваемые личности. В пространстве сна выход из собственного дома уводит в дикую сельву, где темнокожие солдаты в потрепанных мундирах, сражаясь с невидимым врагом, насмерть разят друг друга штыками. Бесчисленные миры в единой юдоли разума выстраиваются в эшеровские конструкции с множеством дверей, иногда условных и даже незримых. Именно принцип сна, с его практически бессюжетным течением, лег в основу «Санатория» польского режиссера Войцеха Хаса. В самом начале ленты Йозеф просыпается, но значит ли это, что он очнулся наяву, а не уснул в пути? Двухчасовая вереница образов и видений - нелепых, подчас похожих на психопатический бред. В едва уловимых очертаниях угадываются одни и те же помещения, лишь обстановка постоянно меняется, стоит только закрыть лицо руками или забраться под старую кровать на чердаке, дабы с другой стороны выбраться на оживленную площадь.

Не столько экранизация, а скорее аллюзия по мотивам одноименной книги Бруно Шульца - фильм Хаса близок к классикам сюрреализма вроде Бунюэля или Аррабаля. Торжество стиля тут превалирует над содержанием, однако вовсе не вредит структурной целостности. Композиционно «Санаторий» выстроен как цепочка образов, от светлых и ностальгических, до депрессивных и полных тревоги. Родная улица в еврейском квартале, старушка мать, красотка в соседнем окне - в сущности Йозеф движется по кругу, не всегда строго, но закономерно. Только вот с каждым новым витком воспоминания становятся тягостней: мать жалуется на ростовщиков, отец сходит с ума, красавица гибнет, а в трупах живших под крышей птиц копошатся черви. Параллельно истории жизни Йозефа развивается и совершенно абстрактный сюжет о некой Бьянке, якобы возлюбленной императора Франца-Иосифа, бежавшей в латинскую Америку от преследования. Йозефа терзает навязчивая идея раскрыть эту тайну, хотя чем дольше он гуляет по закоулкам санатория, тем сильнее размывается сама цель его присутствия.

Создается даже ощущение, будто все происходящее - предсмертные переживания героя, его последние мысли перед кончиной. На это намекают и постоянно встречающиеся образы смерти - черепа, покойники, надгробия. Клепсидра - водяные часы, и разговорам о текучести времени в фильме отведена особая роль. Йозеф убежден в том, что время слишком тесно для него самого - причины и следствия едины, а факты становятся очевидны слишком поздно. Преломления времени под всевозможными углами, движение из прошлого параллельное движению из будущего. На этих временных стыках герои приходят к нелепым умозаключениям, что за каждой Мексикой скрывается новая, дочка прачки когда-то была мальчиком, а в марочном альбоме зашифровано пособие по изучению жизни.

Камера плавно скользит по невероятным декорациям, где каждая паутинка или зазубрина, при всей нарочитой демонстративности, не смотрятся лишними штрихами. Фильм подобен длинной панораме, а Йозеф играет роль немного чокнутого экскурсовода, ведущего непринужденные монологи и задающего вопросы в пустоту. Мифология наслаивается на религию, экзотические сюжеты смешиваются с иудейскими традициями, вода переполняет сосуд клепсидры, проливаясь наружу, а режиссер облачает своего героя в грязный, словно снятый с откопанного мертвеца, костюм кондуктора. Мы сами себе проводники - жизнь отмеряем мгновениями памяти. В неторопливом путешествии по спирали сна Войцех Хас находит единственный выход ведущий на погост. И это, пожалуй, самая ясная мысль в потоке сюрреалистических сцен и абстрактных образов. Мы живы, пока живет наше сознание. Но «Санаторий», отражающий облик смерти, на самом деле не является фильмом-некрологом, ведь пациенты, уснувшие под клепсидрой, так и не смирились со своей судьбой, для них отпущена только бренная плоть, уснувший разум же навечно затерялся в пространстве безвременных отрезков.

Eriksh