Трейлер

Экранизация по произведению: Пьер Паоло Пазолини

Премия экуменического жюри на МКФ в Венеции.

Венецианский кинофестиваль, 1968 год
Победитель: Кубок Вольпи за лучшую женскую роль (Лаура Бетти)
Номинации: Золотой лев

Притча о сеятеле

Один умный человек сказал, что каждый Писатель должен быть сильно ушибленным на свою тему, на что бы он не смотрел - он везде видит своё; а иначе ничего не получится. Нечто похожее - тоже своего рода ушибленность, в разумных только пределах, - должно быть и у Читателя. Ведь если он не находит никакой своей темы в данном произведении искусства, то оно просто проплывает мимо него, не совершишв никакой работы в пассивном созерцателе. Так что моя рецензия на «Теорему» Пазолини ни в коей мере не является объективной попыткой анализа фильма. Я хочу рассказть о том, что я захотел увидеть в этой замечательной картине.

Прежде всего я увидел прекрасную лаконичность. Это не минимализм, а именно лаконичность. Фильм максимально краток, настолько, чтобы ясно выразить свою идею. Всё остальное: красивые виды и планы, диалоги, не касающиеся дела, черты эпохи, второстепенные линии, даже психологическая прорисовка персонажей - всё безжалостно выброшено в мусорный ящик. Пустыня и голос за кадром: «Бог убедил людей жить в пустыне» - вот утверждение которое требуется доказать в течение следующих 95 минут.

Для итальянского кинематографа задача вовсе не новая, но доказательство, которое выбирает Пазолини поражает своей простой и изяществом, в сравнении с романными формами «Сладкой жизни» и «Красной пустыни». В дом богатого капиталиста приходит гость - красивый молодой человек, с беспристрастными серо-голубыми глазами. Любого, кто видит его странным мистическим образом охватывает неудержимое вожделение, которое он тут же со снисходительной и понимающей улыбкой удовлетворяет. А потом Гость уезжает. Жизнь каждого члена семейтсва рушится. Соприкоснувшись с магическими фалосом Гостя у них открываются глаза: человек у которого, было много друзей, понимает, что чувствует себя всем чужим, женщина, стремившаяся ко многим вещам, осознаёт, что в жизни её ничего интересует. Каждый осознаёт, что он живёт в пустыне, и пустыня, пустота - внутри него.

Теорема доказана, но что делать с этим дальше? Молодой художник, сын капиталиста, уходит с головой в бессмысленное творчество, в надежде обмануть всех и вся, показаться гениальным, лишь бы скрыть убожество своего занятия. Его сестра ложится на кровать и перестаёт общаться с миром, даже двигаться. Мать разъезжает по дорогам, вступая в сношения с первыми встречными парнями. Отец семейства дарит свой завод рабочим и раздевшись на вокзале уходит, как в фильме Линча, в свою внутреннюю империю, которая, конечно же - безлюдная, выжженная пустыня, почти как и его заводы. И только служанка Эмилия, осознав свою пустоту находит способ наполнить её. Она становится святой.

«Теорема» - пожалуй, самый провокативный, самый шокирующий фильм из всех что я смотрел. Триеровский «Антихрист» не стоит с ним и рядом. У Триера человек показан сильным целеустремлённым безжалостным животным. Человек у Пазолини - хрупкая облочка, куда можно одним взглядом вложить любой разврат. Триер показывает разврат тела, подавившего, усыпившего дух, отодвинувшего его куда-то на второй план. В каритне Пазолини мы видим обессиленный дух, не способный сопротивляться растлению и влекущий тело вслед за собой. И это по-настоящему страшно.

О чём этот фильм? Мне кажется, что всё о том же, о чём снимают и снимают кино в Западной Европе. О так называемом экзистенциальном одиночестве, которое является симптомом неверия, неприятия Бога. Можно построить довольно уютный мир, отгородиться комфортом и развлечениями от всех крайних, проклятых вопросов, не замечать пустыни внутри себя, и считать, что хорошо устроился. Но рано или поздно придёт Сатана и одним взглядом поработит тебя, одним движением заберёт твою душу. Не знаю, такой ли посыл вкладывал Пазолини в своё творение, но я благодарен ему именно за эти мысли.

P.S... . и Джузеппе Руццолини за прекрасную операторскую работу!

9 из 10

tramontana2

Если откровенно, Теорема смотрится как нечто нецелостное, разбитое на неравные куски, а когда не проплывает и десяти минут хронометража, уже закрадывается подозрение, будто кино бесцельно состряпано. Лишь потом, уже после просмотра, внутренний голос шепчет, что все нецелостное в фильме чудесным образом собирается в острый укол, направленный на социум.

Режиссер здесь с каким-то нездоровым удовольствием нападает на порочные общественные нормы. Причем цель схожа с той, что Пазолини поставит в Сало - позиция против устоявшихся отношений между классами, в которых нет работодателей и рабочих, обычных состоятельных и простых бедных, а есть господа и рабы. Только в Сало эта идея будет подаваться на примере нацистов, и скорее изобличаться, а в Теореме она бытует как история богатой семьи и утрируется. Если утрирование вообще применимо к аллегоричности, которая настолько же полно использовалась Пазолини, насколько показательно цензура предпочитала ее не замечать.

Начинается фильм с обособленного эпизода, где итальянские корреспонденты берут интервью у рабочих. Им директор отдал во владение фабрику, тут же породив вопросы о нравственности приема подарков господ, перетекающие в социальные обвинения. Для общества передача фабрики не более чем циничная попытка буржуазии разрастись, но для изумленных собственным бесчеловечием господ - для которых оно, однако, не объект стыда перед кем-то, а источник страданий - толи такое реверсивно-нивелированное извинение за собственную буржуазность перед простыми рабочими, толи обряд нелепой надежды на прощение от тех, в кого не верят, или любовь, которую не чувствуют. А по Пазолини буржуа любить не могут в принципе - они безвозвратно растворены во власти над чужими жизнями. И как следствие, буржуазия, будучи щедрой с народом в той же мере, в какой и мстительной, если этим не искупает перед ним подсознательную вину, то делает частью себя и таким образом лишает привилегии обвинителя.

В дальнейшем фильм лишь сжимает эту идею до масштабов одной буржуазной семьи. Уже сначала Visitor (Стэмп), пусть до этого и было сказано, что он лишь гостит у буржуа, выглядит отнюдь не жертвой, а провокатором мифического инцеста со служанкой, здесь как-то явно и без сопротивлений воли согласившейся сыграть роль матери - взрослой женщины, которая почти агрессивно проявляет заботу о равнодушном госте, стремясь к нему, но не достигая. Потом Visitor уверенно раздевается под смущенными голубыми взглядами, заставляет женщин и мужчин терять над собой контроль, подавляет волю прислуги и членов семьи, вплоть до завершающей линии главы семейства, с которым Пазолини себя, надо думать, в качестве свойственных ему вызовов общественности, открыто ассоциирует. Открытость, разумеется, напоказ, через имя и сексуальные желания.

Но вопреки сказанному, насчет Visitor'а важно уточнить вот что - персонаж он по сути неживой, нереальный, оболочка для образов, и если вокруг него богатые пусть не живут, но хотя бы существуют, то он попросту присутствует среди них постольку, поскольку они впадают в зависимость и страдают. И цель Visitor'а привычна для Пазолини - разрушение, только не том смысле, в котором человек приходит и рушит что-то чужое, здесь суть разрушения в самоуничижении. Visitor не инициатор страдания, а лишь его воплощение. Фактически не он заставил страдать семью, это их страдание создало его. Потому не знаю, можно ли назвать Теорему фильмом о любви, во всяком случае, таким, какими все мы привыкли видеть фильмы-о-любви, если любовь здесь играет определяющую роль своего абсолютного отсутствия. И Visitor посреди мечущихся буржуа - как символ недоступного и гнетущего; то, к чему привел он семью, любовь нормальных людей привести не способна. Сам Visitor таким образом есть не любовь, как и чувство семьи к нему есть не любовь, а запутанное нездоровое вожделение очерствевших господ; высушивающая жажда того, чего они неспособны вкусить.

Однако семья по-прежнему стремится к мнимому утолению, и в финале зрителя буквально накрывает лавина религиозности, в которую из последних сил, вплоть до самопожертвования, окунаются герои. И вся эта абсурдная церковная кульминация здесь лишь замаскированная под грубую и неотесанную карикатуру на христианство карикатура на нелепых господ, рвущихся в церковь, жаждущих бога и любви, без понимания, без знаний, обреченных на духовный провал и по-плохому смешных в своем безнадежном рывке к равнодушному небу. В доказательство этому финальный эпизод откидывает идеи бога и спасения, показывая абсолютное одиночество, когда истошный крик отчаяния посреди безлюдной пустыни уже ни к чему не взывает, а лишь обозначает какое-то животное исступление.

Теорема пронизана тем, что легко можно принять за несдержанный гнев, за озлобленную жалость к придуманным буржуа из-за их страданий, исходящих от власти. Утверждая ее в качестве безусловного мучения, Пазолини вроде бы закрывает глаза и мстит негативу реальности примитивно, безразлично к правде, через показ наигранной проблемы, которая совсем не факт, что знакома буржуазии. И Пазолини, реши он преподносить Теорему, как назидание, действительно оказался бы бессилен перед неколебимым станом власти, не сумел бы шокировать господ примером гипертрофированной в своем невозможном падении семьи, которую, если бы пришлось назвать серьезным предостережением, восприняли бы лишь нелепой пародией, а автора шутом. Поэтому вывод здесь ясен: Теорема не документальный взгляд на классовую политику или отношения; не урок для буржуазии; даже не столько самоуспокоение автора. Цель Теоремы - циничная и пугающая карикатура. Пазолини, кого бы ни критиковал, уже не обращается к ним, не просит одуматься или искать компромисс. Ему проще до неузнаваемости изуродовать их облик и, не стыдясь, показать обществу, в мировоззрении которого тут же произойдет надлом, и отталкивающая карикатура накрепко вцепится в свою жертву, став ее лицом и дурной славой. Получается, Теорему в каком-то смысле можно расценить и самоиронией, пародией Пазолини на себя и свой метод социальной борьбы.

Есть еще кое-что немаловажное: на протяжении фильма всплывают унылые виды природы, сопровождаемые религиозными цитатами, где «бог» своеобразная ссылка на Visitor'а с его бездонным взглядом и внушаемой миру любовью. Или, чтобы не противоречить, здесь богом так же ссылаются на Visitor'а, как миром ссылаются на буржуа, т. е. карикатурно.

И после просмотра задумываешься об истинной роли этого образа. Ведь такого окологениального нетрадиционного мужика и критика религии, как Пазолини, где-то в глубине души должен был возбуждать Иисус. Это можно назвать своеобразной латентной верой через противодействие, или очередным проявлением того трогательного синдрома, когда воинственный противник церкви и ненавистник Библии впадает в состояние полнейшей необъяснимой эйфории оттого, что использует, словно запретный плод, в своем творчестве образ Иисуса. И Стэмп в Теореме, всецело играя роль палача для господ, становился манящим прообразом бога для Пазолини, который, похоже, кусал локти, сидя в режиссерском кресле. Вот такая теорема.

euro-banan