• В 1974 году Михалкова-Кончаловского вызвал к себе председатель ГосКино СССР Ермаш и предложил поставить фильм к очередному съезду КПСС о жизни нефтяников. Андрей Сергеевич согласился и съёмки начались.
• Полная версия, выпущенная на DVD, имеет продолжительность 261 минуту.
• В сцене, где маленькая Настя Соломина кидает одежду Кольки Усюжанина собаке после того, как тот побегал голышом вокруг колодца, на мальчишке сначала есть валенки, а в следующем кадре, где он приближается к собаке, их нет.

Желанная пропаганда

После просмотра фильма хочется поступить в техникум, отучиться на бурильщика 6 разряда и уехать в Сибирь добывать нефть. Жить в лесу, среди медведей и рысей, слушать, как плачут деревья, соединиться с природой. С нашей матерью.

Хочется идти вперед с сильной советской властью, хочется жить в обществе честных и добрых людей, хочется любить жизнь и верить в свои цели.

Может это все похоже на советскую пропаганду? Да, но это однозначно лучше современной российской контрпропаганды и это работа сделанная талантливыми людьми.

Фильм очень трогательный и визуально красивый. Интересные сюжетные линии.

Многие шаблонные для советского кино сцены сняты очень оригинально и интересно.

Музыка из фильма еще долго будет играть внутри Вас.

Этот фильм надо посмотреть!

9 из 10

Регина Дубовицкая

По живому ходим, живое рубим, живым живём

Сибирь. Вселенная, раскинувшаяся не только вширь, но вглубь. Сибирь. Точка невозврата, соития материального и духовного. Тарковская «зона», звенящая эхом молчания, но приходящая в неописуемое оживление стоит появиться человеку, жадная до долгих бесед и суровая при расставании. Между величественными кедрами и крохотно-скромными кустами клюквы, где-то в глубине женских глаз прячется русское всепрощающее толстовство. На яру у молодых сосен притаилась соборность, стерегущая путников на кромке бурной реки. Подле распадка у края заливших равнину болот печально-холодным взглядом взирает «бердяевская» экзистенциальность. И, как апофеоз гротеска реальности, русский космизм, испестрённый старческими морщинами, мерно бредущий по древней просеке на яркую звезду.

Поэма жизни, струящейся с одинаковой потусторонней силой как из звона сосновых ветвей на лютом морозе, так и сквозь пропотевшее от работы тело, таящееся за отлогим воротом тулупа.

Поэма. «Сибириада» Андрея Кончаловского. Век Двадцатый.

Картину Кончаловского, раскинувшуюся как ретроспектива во всю ширь таёжных лесов, с чем только не сравнивали. Так, в далёком уже 1978 году «Нью-Йорк Таймс» даже провела параллель с американским эпосом «Унесённые ветром». Но один только поверхностный взгляд явственно даёт понять, что «Сибириаду» сравнивать дело неблагодарное. И, если американская лента зиждется на отношениях между людьми в период агонии войны Севера и Юга, а направлена в основном на изжитие национальных комплексов, то «Сибириада», охватывая при этом целую эпоху, делает дерзкую попытку проникнуть в метафизику человека и мира, корней, всего и вся. Кончаловский, преисполненный булгаково-толстовской жаждой, в рамках одной картины приводит к созвучию множество тем, сюжетных линий и персонажей, на прорисовку которых он не жалеет красок.

С того самого яра, с которого соборность следила за случайными и не очень путниками, что покидали отчую сибирскую Елань, теперь смотрят друг на друга две семьи. Два архетипа русского человека. С одной стороны Соломины - ухватистые, по-мужицки ушлые, умудренные противоречивым житейским опытом, образец зажиточности на грани мироедства, с другой Устюжанины - неуживчивые, угловатые романтики, открытые вольнодумцы, как символ того самого шила, на котором, к счастью или к сожалению, сидит вся история Государства Российского. Замкнутые в своих страстях они саморазрушительны, но одинаково способны на прощение и милосердие.

Особняком стоит персонаж Вечного Деда (это едва ли не единственный образ воплощённый одним актёром на протяжении всей ленты - Павлом Кадочниковым). Бессменный, а быть может, и бессмертный настоятель незримого храма, пастырь неприкаянной паствы, суть единения, на которое способен смертный, человека и окружающего мира.

Метафоричностью, как капиллярами, пронизана вся лента. Испещрена она ими настолько, что русское «авось», вбирая в себя все взгляды на жизнь, превращается в некую философскую истину, одновременно вдохновляя на борьбу и на смирение. И заметить переход от одного к другому порой не дано. Быть может, именно в этой детской несмышлености, неспособности обрести золотую середину меж борьбой и смирением, меж устюжанинским вольнодумством и соломинской зажиточностью и рождаются революционные ветры, сеющие как смерть, так и рождение.

Учитывая задачи, поставленные Кончаловским перед самим собой, мистицизм закладывался в фундамент фильма наравне с метафоричностью, если не более. Это закономерно, сам мистический опыт, по сути, опыт прямого общения человека и абсолютной истины. Даже выбор метафоры бегства из родного села как гибельного пути, а возвращения, как духовного возрождения, мистичен в своем роде. Вход в православные храмы всегда с запада (закат), как удаление от тьмы и приближение к свету на восток (восход). Не случайно староверы пророчески бежали на восток, а вслед им через века потянулись сани будущих мучеников, а тогда ссыльных дворян-декабристов.

Редкий случай, когда нельзя выделить работу одного члена группы на фоне серости прочих. И операторы, воплотившие вибрирующую медлительность камеры в ожидании экспрессивного взрыва, и актёры, один из самых блестящих актёрских ансамблей в истории кино, и композитор, подаривший режиссеру ярчайший художественный инструмент по силе равный работе всей съёмочной группы, словно сами вобрали в себя веру в силу сибирских земель. Ещё одно поэтическое допущение, ведь съёмки проходили в селе Нагорный Иштан в 53-х км от Томска.

В итоге, какие только шишки не миновали голову режиссёра. Особенно со стороны претенциозной интеллигенции, отличающейся кротким нравом перед властью, но церберовским характером друг меж другом. Хулили картину госзаказом, забывая финансовый родничок госбюджета своих картин того времени. Не жалели желчи по поводу соцреализма, обходя триумф «Коммуниста» 1958 года в Венеции, когда колосс таланта Евгения Урбанского вогнал в краску видавшего виды жюри. Не обошли вниманием взобравшиеся на городские высотки знатоки сельского мировоззрения и пресловутой лубочности.

Большое видится на расстоянии. И самая жестокосердная критика кажется лишь эхом. А современная критика и вовсе часто стоит где-то между сетевым хамством и площадной бранью, рождённая зашоренной образовательной реформой молодёжью, в чём верно их вины и нет. По иронии судьбы сам Кончаловский свою же собственную метафору так и оставил лишь на киноплёнке, повернувшись спиной к востоку, он так и не повторил триумф «Сибириады».

10 из 10

Monah_kavkaz