Нью-Йорк, Нью-Йорк / Synecdoche, New York
Директор театра в творческом кризисе пытается разобраться со своей жизнью и окружающими его женщинами. Наконец, посчитав, что не стоит тратить свою жизнь впустую, он решает поставить «важную и искреннюю пьесу», для этой цели воздвигая настоящую живую модель Нью-Йорка в заброшенном складе. Он переживает муки любви и страдает от непонятных болезней…
Трейлер
- Словарь «Merriam-Webster» дает следующее определение слову «синекдоха»: Фигура в стилистике, при которой часть является определением целого (например, «съел целую тарелку» значит «съел суп, который находился в тарелке», а не саму керамическую тарелку), целое является частью («клиент пошел привередливый»), замена генитивной структуры эллиптической(«100 голов скота»), эллиптической вместо генитивной («голова» вместо «мыслящий при ее помощи человек»), или названия материала вместо вещи, которая из него сделана(«Ложи блещут, партер и кресла - все кипит»). Последнее в русском языке считается метонимией.
Кинопремия «Independent Spirit Awards 2009»
Номинации: Лучший сценарий
Кинофестиваль «61-й Каннский кинофестиваль 2008»
Номинации: Золотая пальмовая ветвь
Кинопремия «15-я ежегодная награда Chlotrudis Awards 2009»
Номинации:
Лучший актер второго плана - Том Нунан
Лучший актерский ансамбль
Кейден Котард работает директором театра и страдает от творческого кризиса. Пытаясь справиться и разобраться со своей жизнью и окружающими её женщинами, он создает "самую важную пьесу. Для дарования жизни своему творению, Кейден решает воздвигнуть свой собственный город, самый лучший город на планете, а именно - живой прототип Нью-Йорка прямо на старом, заброшенном складе. Он переживает психические расстройства и физические аномалии, понять которые не в силах ни окружающие его люди, ни он сам... © Fast-Torrent.ru
Странная луна, освещает странный мир...
Странное кино. По экрану медленно проползли финальные титры, а ты продолжаешь молча сидеть, не зная, что говорить, что делать, что думать. Кто-то рядом спит, отправившись в царство Морфея уже во время первой половины фильма. Кто-то, тяжело вздыхая в течение всего просмотра, тут же сорвался с места, чтобы побыстрее покинуть кинозал и забыть увиденное. А ты всё сидишь, и в голове медленно летают обрывки фраз, мысли, идеи. Только сформулировать, выстроить из них правильную конструкцию из букв и знаков, достаточно сложно, почти невозможно. Разве может иметь форму одиночество или любовь? Игра или смерть?
Чарли Кауфман всегда умел удивлять. Фильмы, снятые по его сценариям отличались необычностью, оригинальностью, а порой и некой абсурдностью. «Быть Джоном Малковичем», «Вечное сияние чистого разума» или «Адаптация» - кто-то назовет их шедеврами, а кто-то презрительно усмехнется. И фильм, снятый по сценарию Кауфмана самим Кауфманом - это нечто абсурдное в квадрате. А все необычное, как известно, либо становится культовым, либо вызывает бурную критику. Есть еще и третий вариант - безмолвное непонимание. К сожалению, вполне возможно, что именно такая судьба будет ожидать этот фильм.
Представляешь, сколько людей! И никто не лишний...
Из всех миллиардов историй нам предстоит познакомиться с одной. Историей Кэйдена. Каждый день он открывает в себе новую болезнь, словно только таким образом он еще способен сказать миру, что существует. Именно - существует. Режиссёр, пропадающий целый день на работе, не обращающий внимания на жену-художницу и маленькую дочь, он теряет вкус к жизни, теряет связь с миром, теряет всё, и даже ощущая серьезность потерь, отказывается понимать происходящее и тем более что-то с этим делать. Типичный кризис среднего возраста, когда жизнь медленно проходит мимо, а ты стоишь на станции, гадая, стоит ли прыгнуть в последний вагон уходящего поезда или лучше посидеть на скамье в зале ожидания.
Его мир - это жена, рисующая картины, которые можно увидеть лишь через увеличительное стекло, неудавшаяся любовница, живущая в постоянно горящем доме - царство абсурда, одним словом, такое реальное, такое обычное. Жизнь любого человека, по сути, не что иное, как затянувшийся спектакль, в котором каждому отведена своя роль. И грустно бывает, когда перед занавесом приходит осознание того, что пьеса оказалась никудышная, да и актеры совсем не справились. Примерно это и ощущает Кэйден, и тут его светлую голову посещает гениальная мысль - снять историю своей жизни, взглянуть на себя со стороны. Но что будет, если нанятый актер тоже решит снять ту же самую историю, пригласив на роль себя, играющего Кэйдена, ещё одного актера. Абсурд - скажете вы. И будете правы. История замкнется сама на себе. Границы маленького театра Кейдэна на протяжении всей ленты будут раздвигаться, пока местом действия не станет самая главная сцена - Нью-Йорк.
Актёрский ансамбль впечатляет своей сыгранностью и точным попаданием в образы. Филип Сеймур Хоффман в роли Кэйдена, оказался в центре цветника из талантливейших актрис современности, не пытающихся блистать лишь в голливудских блокбастерах и слащавых мелодраматических однодневках. Эмили Уотсон, Мишель Уильямс, Саманта Мортон, Дженнифер Джейсон Ли - каждая из них будет входить в жизнь героя, но в итоге так и не сможет стать её частью. Разные женщины, разные характеры, взгляды, отношения - одна история. Одна из шести миллиардов.
Дымка меланхолии, какой-то обречённости и тоски аккуратно окутывает все действие. Заявленное в графе «жанр» слово «комедия» для многих оправдает себя едва ли. Это не комедия в общепринятом понимании слова. Это абсурд, гротеск. Весь фильм - одна большая метафора. Или - синекдоха.
Конец встроен в начало. И ничего не поделать.
Где-то на 105 минуте фильма даётся характеристика героя, жестко, прямолинейно, правдиво. Да, будет звучать дидактика, да, некоторые интересные мысли высказываются прямо в лоб, правда, иносказательности и некой завуалированности в фильме и так предостаточно, так что можно и потерпеть финальную речь о том, как следует жить, а как - не стоит. Банальные вроде бы слова - за 2000 лет ничего нового не придумали, но вот форма подачи, манера преподнесения материала делает почти невозможное - интригует, удивляет, и неожиданно всё происходящее на экране действие начинает представляться таким реальным, таким настоящим, кино становится частью жизни, а съёмочная площадка - твоим домом. Или наоборот. Впрочем, это уже не важно, Кэйден наконец-то всё понял, его история подошла к концу, а зритель продолжает сидеть в пустом тёмном зале. Быть может, он ждёт, что экран не погаснет, стены кинотеатра обретут прозрачность, а кино станет жизнью? Банально, абсурдно, но что поделать - это всего лишь мечты одного из нескольких миллиардов человек на земле, который понял внезапно, что пришло его время.
Просто веди машину - это твоё время. Сейчас ты здесь - 7:43, сейчас ты здесь - 7:44...
Macabre
В мире Чарли Кауфмана нет времени. Персонажи перепрыгивают через время; года и жизни умещаются в секунду. Всеми правит абсурд и только абсурд. Люди кажутся не связанными друг с другом никакими узами, будь у них общие дети или прожитые вместе годы. И даже самые тесные отношения не делают людей ближе. Словно между ними понаставили стеклянные перегородки и протянули систему звукоизоляции. Мир превращается в хаос, где каждый атом недоуменно и недоверчиво поглядывает на атомы, проплывающие рядом.
Бледная унылость и реалистичность, преувеличенная реалистичность, нагнетаемое предчувствие смерти - это то, что с первых секунд фильма погружает зрителя в непролазный туман. Настоящий хаос, но хаос внешний, видимый, выстроенный в сложную систему, в которой одно не может существовать без другого. Смерть здесь не конец, а этап, начало следующего этапа, коих пожалуй критически много. Нагромождение деталей не бессмысленно. Единственная задача, которую режиссер себе не ставил - это упростить зрителю просмотр. Нам не нужно искать смысл как иголку в стоге сена, «Синекдоха, Нью-Йорк» - стог сена, состоящий из таких иголок и, честное слово, рыться в нем довольно болезненно.
При всей карнавальности фильма здесь легко угадываются основные темы, и одна из них - одиночество. Главный герой участвует в событиях, но смотрит на них со стороны. Художнику вроде естественно быть наблюдателем, но Кейден Котард наблюдает события с таким невыразимым сожалением и собачьей тоской, словно упустил все возможное, все лучшее и важное, и потому напоминает Крота, уставившегося слепым взглядом вслед ускользающей Дюймовочке.
Это кино о взрослении, о разъединении отца и ребенка, о теле, превратившемся в поле для цветов, посаженных кем-то другим. Это кино о любви. Это кино не только об одиночестве, но и о том, что к нему ведет - об отчуждении, о котором Чарли Кауфман говорит языком бездумных реплик и безумных ситуаций; а особенно замечательно, когда из изобилия и пестроты мотивов поблескивает жало едкой как кока-кола и неожиданной шутки.
Современный человек - или современный творец - предстает во всем блеске меди, застрявшей, кажется, в его кишечнике. Кейден Котард болен. Кейден Котард ищет утешения, никого не утешая. Кейден Котард потерял себя (потерять себя - значит не вынести минут наедине с собой: откуда-то появляется двойник, знающий всякую мысль его и всякое событие, с ним произошедшее). Главный герой смешал явления жизни в неудобоваримую кашу, которую ему не по силам расхлебать, он поставил театр превыше бытия, приравнял иллюзию и реальность, пейзаж и зарисовку. Удивительным образом попытка сымитировать жизнь до незначительнейших деталей дискредитирует и жизнь, и игру, и полностью обескровливает все действие. Это как предупреждение об опасности любых заменителей. Ни один фильм про наркоманов не может сильнее передать чувство погружения в виртуальную реальность, которое по кускам съедает человека заживо. И Кейден Котард распадается на части так же, как разрывается лист бумаги под его руками: « - Я хочу поставить нечто брутальное. Грубое. Каждый день я буду отрывать вам кусок бумаги и говорить, что случилось в этот день: у вас защемило в груди; вы посмотрели на жену как на незнакомку и так далее. - Кейден... - Что?! - Когда сюда придут зрители? Прошло семнадцать лет».
И раз уж влез в костюм Демиурга, раз уж запустил мясорубку по перемалыванию человеческой жизни, дабы лепить из полученного фарша собственное пространство, нужно помнить, что творения вместе с жизнью получают свободу в качестве приятного бонуса. Кейден Котард мертв, застыл в одной точке. А время несется сквозь него и помимо него. Ища смысл через искусство, он засыпает каждый вечер в усталой растерянности и понимает, что никакого смысла не найдет.
Кино-литературный мир Чарли Кауфмана наполнен аллюзиями. «Синекдоха, Нью-Йорк» - земля обетованная для любителей постмодернистских изощрений. С легкостью и быстротой пчел, летящих в общий улей, проносятся многочисленные цитаты и намеки на цитаты; вспоминаются то Достоевский, то Вуди Аллен, то... в общем, вспоминается каждому свое. Сделать литературный прием приемом кинематографическим кажется столь естественным, столь логичным. Кино всегда виделось мне в основной своей массе продолжением литературы, и Кауфман признается в этом с почти зазорной смелостью, буквально выставляя сие недоразумение напоказ. Дзига Вертов в «Человеке с киноаппаратом» решил создать новый язык искусства кино, отличный от языка литературы и театра - а «Синекдоха, Нью-Йорк» предстает эдаким неутешительным ответом на эксперимент Вертова, ведь здесь кино, литература и театр сплетены в намеренно тугой комок.
Синекдоха - литературный троп, обозначающий смысловой перенос с частного на общее, название целого по его части. Беспомощный постановщик театральных пьес, чье существование срослось в гигантскую мозаику с существованием окружавших его людей и персонажей - это синекдоха целого Нью-Йорка, выстроенного в декорацию.
10 из 10
Provolochka
Перед отправкой уведомления рекомендуем прочесть страницу помощи (http://www.tvcok.ru/help/).
Пожалуйста, опишите возникшую проблему, отметив один из вариантов или указав другую причину.
Скопируйте код ниже и вставьте на свой сайт.
В этом случае вам могут приходить уведомления и для старых серий.